Ваше мнение о вере засулич. Вера Засулич: «кровавая Мэри» или справедливый палач

Засулич Вера Ивановна (1849, д. Михайловка Смоленской губ. - 1919, Петроград) - деятель рев. движения. Род. в мелкопоместной дворянской семье.

Рано лишившись отца, Засулич воспитывалась у теток и в 1864 была отдана в моек. частный пансион, где готовили гувернанток со знанием иностранного языка. В 1867 - 1868, нуждаясь в заработке, была письмоводителем у мирового судьи в Серпухове. Переехав в Петербург, стала работать в переплетной мастерской, занималась самообразованием и мечтала о рев. деятельности. В 1868 Засулич познакомилась с С. Г. Нечаевым, безуспешно пытавшимся вовлечь ее в свою организацию. Тем не менее Засулич предоставила Нечаеву свой адрес для пересылки писем. После нечаевской истории в 1869 Засулич была арестована, около года провела в Литовском замке и Петропавловской крепости, затем ее сослали в Новгородскую губ. В 1875 ей позволили жить под надзором полиции в Харькове. Увлекшись учением М.А. Бакунина, Засулич перешла на нелегальную работу; вошла в народнический кружок "Южные бунтари". В 1877 работала в Петербурге, в подпольной "Вольной русской типографии", принадлежавшей обществу "Земля и воля". В 1878 Засулич совершила покушение на градоначальника Ф.Ф. Тренева за применение плетей к политзаключенному, положив таким образом начало политическому террору, к-рый впоследствии сама же осуждала. Была оправдана судом присяжных под председательством А. Ф. Кони. Убежденная в необходимости крестьянской рев., в 1879 Засулич вместе с Г.В. Плехановым организовала группу "Черный передел", занимавшуюся пропагандой. В 1880 Засулич была вынуждена эмигрировать. Вскоре она поняла утопичность народничества и стала убежденной сторонницей рев. марксизма; в 1883 участвовала в создании группы "Освобождение труда". Засулич вела переписку с К. Марксом и Ф. Энгельсом, занималась переводами их трудов на рус. язык; принимала активное участие в деятельности II Интернационала. С 1894 жила в Лондоне. Написанные ею работы касались широчайшего круга проблем (истории, философии, лит-ры и др.). С 1897 жила в Швейцарии. В 1899 - 1900 Засулич нелегально находилась в Петербурге и познакомилась с В. И. Лениным. С 1900 выступала против "легального марксизма", входила в редакцию "Искры" и "Зари". В 1903 на II съезде РСДРП стала активным деятелем меньшевиков. В 1905 после Манифеста 17 октября вернулась в Россию. В годы реакции поселилась на хуторе Греково в Тульской губ., на зиму уезжая в Петербург, и от полит. деятельности почти отошла. По отношению к первой мировой войне заняла позицию оборончества: "Раз оказавшись бессильным остановить нападение, интернационализм уже не может, не должен был мешать обороне". В Февральскую революцию 1917 года с горечью констатировала, что социал-демократия не желает допустить к власти либералов, полагая, что "единственный революционный хороший класс" - это пролетариат, а остальные - предатели. Октябрьскую революцию Засулич рассматривала как контрреволюционный переворот, прервавший политическое развитие буржуазно-демократической революции. Она считала, что большевики создали зеркальное отражение царского режима. Перевернутый мир не преобразился. На его месте "стоит отвратительное громогласно лгущее, властвующее меньшинство и под ним громадное вымирающее от голода, вырождающееся с заткнутым ртом большинство". В последние годы жизни Засулич тяжело болела. Не отказавшись от своих убеждений, она чувствовала неудовлетворенность прожитой жизнью и казнилась за допущенные ошибки, приведшие к трагедии.

Россия (СССР)

Русская революционерка.

В 1869 году была впервые арестована за переписку с С.Г. Нечаевым , находившимся за границей.

С 1875 года жила под надзором полиции, увлекалась анархическим учением М.А. Бакунина , вошла в кружок «Южные бунтари», ставившего задачу поднять крестьянское восстание на Украине.

«Независимость в поведении, самостоятельность в мысли выделяли Веру из числа её сверстников, потянувшихся к культуре, к делу освобождения и революционного просвещения народа. В отличие от них, готовых инертно и послушно впитывать все, что предложат самодеятельные руководители групп, Вера пришла с выработавшейся уже образовательной программой и своеобразной методикой саморазвития. Обладавшая неплохим литературным слогом, много лет спустя она сама обрисовала свою учебную «хитрость». В одном из кружков собрались на воскресные занятия, руководитель спросил присутствующих, может ли кто предложить круг произведений, достойных коллективного изучения и обсуждения. Все молчали...

«... Я начала тогда называть достойные, по-моему, прочтения «Исторические письма» Миртова, печатавшиеся тогда в «Неделе», Милля с примечаниями Чернышевского , которого я в это время читала по вечерам, придя с работы. Пыталась я его читать ещё в пансионе, но тогда дело шло очень плохо - книга и тогда казалась мне понятной, но недостаточно интересной. Теперь я читала его так, как когда-то уроки учила: прочту главу и расскажу самой себе её содержание. Под конец, читая Милля, я начала иногда угадывать заранее, что именно возразит на то или иное место Чернышевский, и, когда удавалось, была очень довольна».

Вера придумала для себя своеобразное «ролевое» обучение. Скучного Милля она читала как бы глазами пылающего Чернышевского, воспринимала известного логика от имени не менее известного революционера. Унылый однообразный стиль публикаций оживал, загорался - его освещал темперамент дискуссии, он становился частью диалога. Познание приобретало драматургию».

Князева М.Л., Ключ к самосозиданию, М., «Молодая гвардия», 1990 г., с. 25.

В 1877 году Вера Засулич дважды стреляет из револьвера в Петербуржского генерала-губернатора Ф.Ф. Трепова, приказавшего подвергнуть телесному наказанию политического каторжанина Боголюбова (А.С. Емельянова) за отказ последнего при встрече с ним снять шапку...

Суд присяжных (председатель суда - А.Ф. Кони ) вынес Вере Засулич оправдательный приговор. На следующий день после освобождения, приговор был опротестован, но В.И. Засулич успела скрыться на конспиративной квартире и вскоре была переправлена в Швецию.

В 1879 году она тайно вернулась в Россию и примкнула к группе сторонников идей Г.В. Плеханова . Позже В.И. Засулич принимает участие в создании первой в России марксистской организации - группы «Освобождение Труда», переводит труды Карла Маркса и Фридриха Энгельса , ведёт с ними переписку и становится членом редакции революционной газеты «Искра».

В частности, Вера Засулич запросила мнение Карла Маркса о перспективе социалистической революции в России.
«Маркс садится за ответ. Пишет первый вариант ответа, второй, третий - и все их перечёркивает, отделываясь маленькой запиской.
Впервые эти так называемые конспекты письма Маркса к Вере Засулич были опубликованы в 1924 году. До этого они хранились в архиве Каутского.
Ленин их не читал.
Но из них становится ясно, насколько изменилось представление Маркса о ходе мировой истории в новейшую эпоху.
Восток как бы ломал все прогнозы и предсказания.
Что же касается России, то Маркс советовал русским социалистам дождаться победы социалистической революции на Западе, чтобы затем, встав в хвост Европе, перейти к социализму на базе собственного общинного земледелия, то есть минуя капитализм. Согласно такому пожеланию Россия и после победы социалистической революции в мировом масштабе должна остаться аграрной страной, мировой деревней, передоверив функцию мирового города промышленно развитому Западу.
В другом месте Маркс писал, что революция, если даже она произойдёт в России, может быть только крестьянской и, следовательно, далёкой от всякой демократии. Настанет русский 1793 год, - предупреждал он, - господство террора этих полуазиатских крепостных будет невиданным в истории.
В том же духе высказывался и Энгельс . В конце 1890-х годов в одном из писем к русскому корреспонденту он писал, что переворот в отсталой стране с многочисленным крестьянским населением может быть осуществлен «ценой страшных страданий и потрясений».

Межуев В.М., История, цивилизация, культура: опыт философского истолкования, СПб, СПбГУП, 2011 г., с. 263-264.

Октябрьскую революцию 1917 года В.И. Засулич считала контрреволюционным переворотом, прервавшим нормальное развитие буржуазно-демократической революции, так оценивая ситуацию: «Социал-демократия не желает допустить к власти либералов, полагая, что единственный революционный хороший класс – это пролетариат, а остальные – предатели…»

В статье «Слова не убить» она писала: «Неустанной борьбой русские люди докажут - самим себе докажут, а это очень важно, - что, кроме деспотов и рабов, в России есть граждане, много граждан, дорожащих достоинством и честью своей страны, её свободой - больше, чем своим личным спокойствием, повседневным благополучием. В частности, свободу печати только так и можно защищать, как она теперь защищается. Несмотря на все закрытия, снова и снова возрождаются газеты и неустанно обличают всю ложь и злодейства нового деспотизма. Я думаю, что Ленину и К° скоро надоест так закрывать газеты, чтобы через день-другой они снова появлялись под другим именем. Он будет - и уже начинает - придумывать другие способы. Но другие способы должны изобретать и газеты, хотя бы пришлось в конце концов дойти и до подполья. Около них должны создаваться целые фаланги пособников и укрывателей, не пренебрегающих никакой работой. В России, прожившей 7 месяцев на полной свободе, свободное слово не будет убито, и Ленину и Бонч-Бруевичу его не доконать».

Блюм А.В., От неолита до Главлита. Достопамятные и занимательные эпизоды из истории российской цензуры от Петра Великого до наших дней. Собраны по архивным и литературным источникам, СПб, «Искусство России», 2009 г., с. 88.

Новости

С 20 января 2019 года начинается VII-й сезон воскресных online-лекций И.Л. Викентьева
в 19:59 (мск) о творчестве, креативе и новым разработкам по ТРИЗ. По многочисленным просьбам иногородних Читателей портала сайт, с осени-2014 еженедельно идёт Internet-трансляция бесплатных лекций И.Л. Викентьева о Т ворческих личностях / коллективах и современных методиках креатива. Параметры online-лекций:

1) В основе лекций - крупнейшая в Европе база данных по технологиям творчества, содержащая уже более 58 000 материалов;

2) Данная база данных собиралась в течение 40 лет и легла в основу портала сайт;

3) Для пополнения базы данных портала сайт, И.Л. Викентьев ежедневно прорабатывает 5-7 кг (килограммов) научных книг;

4) Примерно 30-40% времени online-лекций будут составлять ответы на вопросы, заданные Слушателями при регистрации;

5) Материал лекций НЕ содержит каких-либо мистических и/или религиозных подходов, попыток что-то продать Слушателям и т.п. ерунды.

6) С частью видеозаписей online-лекций можно ознакомиться на .

Дело Веры Засулич, наверное, является самым известным из всех дел, рассмотренных судом присяжных в России. Оно стало классическим с момента оправдания В. И. Засулич, продемонстрировав практически полную независимость суда присяжных от самодержавия.

Превосходная речь П. А. Александрова и мудрое наставление присяжным заседателям, произнесенное председательствующим А. Ф. Кони, стали эталоном русского судебного красноречия.

Фабула дела достаточно проста и широко известна, чтобы на ней останавливаться подробно. Bepa Засулич обвинялась в том, что 24 января 1878 года выстрелом из пистолета тяжело ранила петербургского градоначальника генерал-адъютанта Ф. Ф. Трепова. B обвинительном акте ее действия квалифицировались как покушение на убийство с заранее обдуманным намерением, т. e. как общеуголовное, а не политическое преступление. Хотя по существу это был террористический акт. Bepa Засулич рассматривала его как возмездие за превышение Ф. Ф. Треповым своей власти лично и как протест против произвола, творящегося в стране. B июле 1877 года Трепов приказал высечь политического заключенного Боголюбова (настоящее имя - А. С. Емельянов), что вызвало волнение в доме предварительного заключения и возмущение всей революционно настроенной молодежи России. B речи П. А. Александрова подробно анализируются судьба и нравственный облик подсудимой, но ничего не сказано о потерпевшем, который тоже был достаточно колоритной фигурой в своем роде. Ф. Ф. Трепов - внебрачный сын Николая I- был истый служака и уже не в первый раз страдал от руки революционеров. B 1860 году он был ранен камнем в голову во время разгона демонстрации в Варшаве, где служил обер-полицеймейстером. Позже, уже в должности начальника округа корпуса жандармов, получил ранение топором в голову.

Дело рассматривалось Петербургским окружным судом 31 марта 1878 года. Обвинение поддерживал товарищ прокурора К. И. Кессель. Об этом деле остались подробные воспоминания А. Ф. Кони.

Речь присяжного поверенного П. ▲. Александрова в защиту Засулич

Господа присяжные заседатели! Я выслушал благородную, сдержанную речь товарища прокурора, и со многим из того, что сказано им, я совершенно согласен; мы расходимся лишь в весьма немногом, но тем не менее задача моя после речи господина прокурора не оказалась облегченной. He в фактах настоящего дела, не в сложности их лежит его трудность; дело это просто по своим обстоятельствам, до того просто, что, если ограничиться одним только событием 24 января, тогда почти и рассуждать не придется. Кто станет отрицать, что самоуправное убийство есть преступление; кто будет отрицать то, что утверждает подсудимая, что тяжело поднимать руку для самоуправной расправы? Bce это истины, против которых нельзя спорить, но дело в том, что событие 24 января не может быть рассматриваемо отдельно от другого случая: оно так связуется, так переплетается с фактом, совершившимся в доме предварительного заключения 13 июля, что если непонятным будет смысл покушения, произведенного В. Засулич на жизнь генерал-адъютанта Трепова, то его можно уяснить только сопоставляя это покушение с теми мотивами, начало которых положено было происшествием в доме предварительного заключения. B [таком] сопоставлении, собственно говоря, не было бы ничего трудного; очень нередко разбирается не только [само] преступление, но и тот факт, который дал мотив этому преступлению. Ho в настоящем деле эта связь до некоторой степени усложняется, и разъяснение ее затрудняется. B самом деле, нет сомнения, что распоряжение генерал-адъютанта Трепова было должностное распоряжение. Ho должностное лицо мы теперь не судим, и генерал-адъютант Трепов является в настоящее время не в качестве подсудимого долж-

В. И. Засулич.

постного лица, а в качестве свидетеля, лица, потерпевшего от преступления. Кроме того, чувство приличия, которое мы не решились бы переступить в защите нашей и которое не может не внушить нам известной сдержанности относительно генерал-адъютанта Трепова как лица, потерпевшего от преступления. Я очень хорошо понимаю, что не могу касаться действий должностного лица и обсуждать их так, как они обсуждаются, когда это должностное лицо предстоит в качестве подсудимого. Ho из того затруднительного положения, в котором находится защита в этом деле, можно, мне кажется, выйти следующим образом. Всякое должностное, начальствующее лицо представляется мне в виде двуликого Януса, поставленного в храме на горе: одна сторона этого Януса обращена к закону, к начальству, к суду, она ими освещается и обсуждается, обсуждение здесь полное, веское, правдивое; другая сторона обращена к нам, простым смертным, стоящим в притворе храма, под горой. Ha эту сторону мы смотрим, и она бывает не всегда одинаково освещена для нас. Мы к ней подходим иногда только с простым фонарем, с гро- шѳвой свечкой, с тусклой лампой, многое для нас темно, многое наводит нас на такие суждения, которые не согласуются со взглядами начальства, суда на те же действия должностного лица. Ho мы живем в этих, может быть, иногда и ошибочных мнениях, на основании их мы питаем те или другие чувства к должностному лицу, порицаем его или славословим его, любим или остаемся к нему равнодушны и радуемся, если находим распоряжения вполне справедливыми. Когда действия должностного лица становятся мотивами для наших действий, за которые мы судимся и должны нести ответственность, тогда важно иметь в виду не только то, правильны или неправильны действия должностного лица с точки зрения закона, а как мы сами смотрели на них. He суждения закона о должностном действии, а наши воззрения на него должны быть приняты как обстоятельства, обусловливающие степень нашей ответственности. Пусть эти воззрения будут и неправильны - они ведь имеют значение не для суда над должностным лицом, а для суда над нашими поступками, соображенными с теми или другими руководившими нами понятиями. Чтобы вполне судить о мотиве наших поступков, надо знать, как эти мотивы отразились в наших понятиях. Таким образом, в моем суждении о событии 13 июля не будет обсуждения действий должностного лица, а только разъяснение того, как отразилось это действие на уме и убеждениях Веры Засулич. Оставаясь в этих пределах, я, полагаю, не буду судьей действий должностного лица и затем надеюсь, что в этих пределах мне будет дана необходимая законная свобода слова и вместе с тем будет оказано снисхождение, если я с некоторой подробностью остановлюсь на таких обстоятельствах, которые с первого взгляда могут и не казаться прямо относящимися к делу. Являясь защитником В. Засулич, по ее собственному избранию, выслушав от нее в моих беседах с ней многое, что она находила нужным передать мне, я невольно впадаю в опасение не быть полным выразителем ее мнения и упустить что-либо, что, по взгляду самой подсудимой, может иметь значение для ее дела.

Я мог бы начать прямо со случая 13 июля, но нужно прежде исследовать почву, которая обусловила связь между 13 июля и 24 января. Эта связь лежит во всем прошедшем, во всей жизни Веры Засулич. Рассмотреть эту жизнь весьма поучительно; поучительно рассмотреть ее не только для интересов настоящего дела, не только для того, чтобы определить, в какой степени ви- повна В. Засулич, но ее прошедшее поучительно и для извлечения из него других материалов, нужных и полезных для разрешения таких вопросов, которые выходят из пределов суда: для изучения той почвы, которая у нас нередко производит преступления и преступников. Вам сообщены уже о В. Засулич некоторые биографические данные; онй не длинны, и мне придется остановиться только на некоторых из них.

Вы помните, что семнадцати лет, после окончания образования в одном из московских пансионов, после того, как она выдержала с отличием экзамен на звание домашней учительницы, она вернулась в дом матери. Старуха мать ее живет здесь, в Петербурге. B небольшой сравнительно промежуток времени семнадцатилетняя девушка имела случай познакомиться с Нечаевым и его сестрой. Познакомилась она с ней совершенно случайно, в учительской школе, кудр она ходила изучать звуковой метод преподавания грамоты. Кто такой был Нечаев, какие его замыслы, она не знала, да тогда еще и никто не знал его в России; он считался простым студентом, который играл некоторую роль в студенческих волнениях, не представлявших ничего политического.

По просьбе Нечаева В. Засулич согласилась оказать ему некоторую, весьма обыкновенную услугу. Она раза три или четыре принимала от него письма и передавала их по адресу, ничего, конечно, не зная о содержании самих писем. Впоследствии оказалось, что Нечаев - государственный преступник, и ее совершенно случайные отношения к Нечаеву послужили основанием к привлечению в качестве подозреваемой в государственном преступлении по известному нечаевскому делу. Вы помните из рассказа В. Засулич, что двух лет тюремного заключения стоило ей это подозрение. Год она просидела в Литовском замке и год в Петропавловской крепости. Это были восемнадцатый и девятнадцатый годы ее юности.

Годы юности, по справедливости, считаются лучшими годами в жизни человека; воспоминания о них, впечатления этих лет остаются на всю жизнь. Недавний ребенок готовился стать созревшим человеком. Жизнь представляется пока издали своей розовой, обольстительной стороной, без мрачных теней, без темных пятен. Много переживает юноша в эти короткие годы, и пережитое кладет след на всю жизнь. Для мужчины это пора высшего образования; здесь пробуждаются первые прочные симпатии, здесь завязываются товарищеские связи, отсюда выносится навсегда любовь к месту своего образования, к своей alma mater *. Для девицы годы юности представляют пору расцвета, полного развития; перестав быть дитятей, свободная еще от обязанностей жены и матери, девица живет полнор радостью, полным сердцем. To - пора первой любви, беззаботности, веселых надежд, незабываемых радостей, пора дружбы; то - пора всего того дорогого, неуловимо-мимолетного, к чему потом может обращаться воспоминаниями зрелая мать н старая бабушка.

Легко вообразить, как провела Засулич эти лучшие годы своей жизни, в каких забавах, в каких радостях провела она это дорогое время, какие розовые мечты волновали ее в стенах Литовского замка и казематах Петропавловской крепрсти. Полное отчуждение от всего, что за тюремной стеной. Два года она не видела ни матери, ни родных, ни знакомых. Изредка только через тюремное начальство доходила весть о них, что все, мол, слава богу, здоровы. Ни работы, ни занятий. Кое-когда только книга, прошедшая через тюремную цензуру. Возможность сделать несколько шагов по комнате и полная невозможность увидеть что-либо через тюремное окно. Отсутствие воздуха, редкие прогулки, дурной сон, плохое питание. Человеческий образ видится только в тюремном стороже, приносящем обед, да в часовом, заглядывающем время от времени в дверное окно, чтобы узнать, что делает арестант. Звук отворяемых и затворяемых замков, бряцангіе ружей сменяющихся часовых, мерные шаги караула да уныло-музыкальный звон часов Петропавловского шпица. Вместо дружбы, любви, человеческого общения - одно сознание, что справа и слева, за стеной, такие же товарищи по несчастью, такие же жертвы несчастной доли.

B эти годы зарождающихся симпатий Засулич, действительно, создала и закрепила в душе своей навеки одну симпатию - беззаветную любовь ко всякому, кто, подобно ей, принужден влачить несчастную жизнь подозреваемого в политическом преступлении. Политический арестант, кто бы он ни был, стал ей дорогим другом, товарищем юности, товарищем по воспитанию. Тюрьма была для нее alma mater, которая закрепила эту дружбу, это товарищество.

Два года кончились. Засулич отпустили, не найдя даже никакого основания предать ее суду. Ей сказали: «Иди»- и даже не прибавили: «И более не согрешай», потому что прегрешений не нашлось, и до того не находи- лось их, что в продолжение двух лет она всего только два раза была спрошена и одно время серьезно думала, в продолжение многих месяцев, что она совершенно забыта. «Иди». Куда же идти? По счастью, у нее есть, куда идти,- у нее здесь, в Петербурге, старуха мать, которая с радостью встретит дочь. Мать и дочь были обрадованы свиданием; казалось, два тяжких года исчезли из памяти. Засулич была еще молода - ей был всего двадцать первый год. Мать утешала ее, говорила: «Поправишься, Верочка, теперь все пройдет, все кончилось благополучно». Действительно, казалось, страдания излечатся, молодая жизнь одолеет и не останется следов тяжедых лет заключения.

Была весна, пошли мечты о летней дачной жизни, которая могла казаться земным раем после тюремной жизни; прошло десять дней, полных розовых мечтаний. Вдруг поздний звонок. He друг ли запоздалый? Оказывается - не друг, но и не враг, а местный надзиратель. Объясняет [он] Засулич, что приказано ее отправить в пересыльную тюрьму. «Как в тюрьму? Вероятно, это недоразумение, я не привлечена к нечаевскому делу, не предана суду, обо мне дело прекращено судебной палатой и правительствующим Сенатом».-«Не могу знать,- отвечает надзиратель,- пожалуйте, я от начальства имею предписание взять вас».

Мать принуждена отпустить дочь. Дала ей кое-что: легкое платье, бурнус; говорит: «Завтра мы тебя навестим, мы пойдем к прокурору, этот арест, очевидно, недоразумение, дело объяснится, и ты будешь освобождена».

Проходит пять дней, В. Засулич сидит в пересыльной тюрьме с полной уверенностью скорого освобождения.

Возможно ли, чтобы после того, как дело было прекращено судебной властью, не нашедшей никакого основания в чем бы то ни было обвинять Засулич, она, едва двадцатилетняя девица, живущая у матери, могла быть выслана, и выслана, только что освобожденная после двухлетнего тюремного заключения.

B пересыльной тюрьме навещают ее мать, сестра; ей приносят конфеты, книжки; никто не воображает, чтоб она могла быть выслана, и никто не озабочен приготовлениями к предстоящей высылке.

Ф. Ф. Трепов.

Ha пятый день задержания ей говорят: «Пожалуйте, вас сейчас отправляют в город Крестцы».-«Как отправляют? Да у меня нет ничего для дороги. Подождите, по крайней мере, дайте мне возмо^кность дать знать родственникам, предупредить их. Я уверена, что тут какое- нибудь недоразумение. Окажите мне снисхождение, подождите, отложите мою отправку хоть на День, на два, я дам знать родным».-«Нельзя,- говорят,- не можем по закону, требуют вас немедленно отправить».

Рассуждать было нечего. Засулич понимала, что надо покориться закону, не знала только, о каком законе тут речь. Поехала она в одном платье, в легком бурнусе; пока ехала по железной дороге, было сносно, потом поехала на почтовых, в кибитке, между двух жандармов. Был апрель, стало в легком бурнусе невыносимо холодно; жандарм снял свою шинель и одел барышню. Привезли ее в Крестцы. B Крестцах сдали ее исправнику, исправник выдал квитанцию в принятии клади и говорит Засулич: «Идите, я вас не держу, вы не арестованы. Идите и по субботам являйтесь в полицейское управление, так как вы состоите у нас под надзором».

Рассматривает Засулич свои ресурсы, с которыми ей приходится начать новую жизнь в неизвестном городе. У нее оказывается рубль денег, французская книжка да коробка шоколадных конфет.

Нашелся добрый человек, дьячок, который поместил ее в своем семействе. Найти занятие в Крестцах ей не представлялось возможности, тем более что нельзя было скрыть, что она - высланная административным порядком. Я не буду затем повторять другие подробности, которые рассказала сама Bepa Засулич.

Из Крестцов ей пришлось ехать в Тверь, в Солигалич, в Харьков. Таким образом, началась ^ee бродячая жизнь - жизнь женщины, находящейся под надзором полиции. У нее делали обыски, призывали для разных опросов, подвергали иногда задержкам не в виде арестов и, наконец, о ней совсем забыли.

Когда от нее перестали требовать, чтобы она еженедельно являлась- на просмотр к местным полицейским властям, тогда ей улыбнулась возможность контрабандой поехать в Петербург и затем с детьми своей сестры отправиться в Пензенскую губернию. Здесь она летом 1877 года прочитывает в первый раз в газете «Голос» известие о наказании Боголюбова.

Да позволено мне будет, прежде чем перейти к этому известию, сделать еще маленькую экскурсию в область розги.

Я не имею намерения, господа присяжные заседатели, представлять вашему вниманию историю розги - это завело бы меня в область слишком отдаленную, к весьма далеким страницам нашей истории, ибо история розги весьма продолжительна. Нет, не историю розги хочу я повествовать перед вами, я хочу привести лишь несколько воспоминаний о последних днях ее жизни.

Bepa Ивановна Засулич принадлежит к молодому поколению. Она стала себя помнить тогда уже, когда наступили новые порядки, когда розги отошли в область преданий. Ho мы, люди предшествовавшего поколения, мы еще помним то полное господство розог, которое существовало до 17 апреля 1863 года. Розга царила везде: в школе, на мирском сходе, она была непременной принадлежностью на конюшне помещика, потом в казармах, в полицейском управлении... Существовало сказание апокрифического, впрочем, свойства - что где-то русская розга была приведена в союз с английским механизмом и русское сечение совершалось по всем правилам самой утонченной европейской вежливости. Впрочем, достоверность этого сказания никто не подтверждал собственным опытом. B книгах наших уголовных, гражданских и военных законов розга испещряла все страницы. Она составляла какой-то легкий мелодический перезвон в общем громогласном гуле плети, кнута и шпицрутенов. Ho наступил великий день - день, который чтит вся Россия,-17 апреля 1863 года,- и розга перешла в область истории. Розга, правда, не совсем, но все другие телесные наказания миновали совершенно. Розга не была совершенно уничтожена, но крайне ограничена. B то время было много опасений за полное уничтожение розги, опасений, которых не разделяло правительство, но которые волновали некоторых представителей интеллигенции. Им казалось вдруг как-то неудобным и опасным оставить без розог Россию, которая так долго вела свою историю рядом с розгой,- Россию, которая, по их глубокому убеждению, сложилась в обширную державу и достигла своего величия едва ли не благодаря розгам. Как, казалось, вдруг остаться без этого цемента, связующего общественные устои? Как будто в утешение этих мыслителей розга осталась в очень ограниченных размерах и утратила свою публичность.

По каким соображениям решились сохранить ее, я не знаю, но думаю, что она осталась как бы в виде сувенира после умершего или удалившегося навсегда лица. Такие сувениры обыкновенно приобретаются и сохраняются в малых размерах. Тут не нужно целого шиньона, достаточно одного локона; сувенир обыкновенно не выставляется наружу, а хранится в тайнике медальона, в дальнем ящике. Такие сувениры не переживают более одного поколения.

Когда в исторической жизни народа нарождается какое-либо преобразование, которое способно поднять дух народа, возвысить его человеческое достоинство, тогда подобное преобразование прививается и приносит свои плоды. Таким образом, и отмена телесного наказания оказала громадное влияние на поднятие в русском народе чувства человеческого достоинства. Теперь стал позорен тот солдат, который довел себя до наказания розгами, теперь смешон и считается бесчестным тот крестьянин, который допустил себя наказать розгами.

Вот в эту-то пору, через пятнадцать лет после отмены розог, которые, впрочем, давно уже были отменены ДЛЯ лиц привилегированного сословия, над политическим осужденным арестантом было совершено позорное сечение. Обстоятельство это не могло укрыться от внимания

общества: о нем заговорили в Петербурге, о нем вскоре появляются газетные известия. И вот эти-то газетные известия дали первый толчок мысли В. Засулич. Короткое газетное известие о наказании Боголюбова розгами не могло не произвести на Засулич подавляющего впечатления. Оно производило такое впечатление на всякого, кому знакомо чувство чести и человеческого достоинства.

Человек, по своему рождению, воспитанию и образованию чуждый розги; человек, глубоко чувствующий и понимающий все ее позорное и унизительное значение; человек, который по своему образу мыслей, по своим убеждениям и чувствам не мог бы без сердечного содрогания видеть и слышать исполнение позорной экзекуции над другими,- этот человек сам должен был перенести на собственной коже всеподавляющее действие унизительного наказания.

Какое, думала Засулич, мучительное истязание, какое презрительное поругание над всем, что составляет самое существенное достояние развитого человека, и не только развитого, HO и всякого, кому не чуждо чувство чести и человеческого достоинства.

He с точки зрения формальностей закона могла обсуждать В. Засулич наказание, произведенное над Боголюбовым, но и для нее не могло быть ясным из самих газетных известий, что Боголюбов хотя и был осужден на каторжные работы, но еще не поступил в разряд ссыльнокаторжных, что над ним не было еще исполнено все то, что, по фикции закона, отнимает от человека честь, разрывает всякую связь его с прошедшим и низводит его на положение лишенного всех прав. Боголюбов содержался еще в доме предварительного заключения, он жил среди прежней обстановки, среди людей, которые напоминали ему его прежнее положение.

Нет, не с формальной точки зрения обсуждала В. Засулич наказание Боголюбова; была другая точка зрения, менее специальная, более сердечная, более человеческая, которая никак не позволяла примириться с разумностью и справедливостью произведенного над Боголюбовым наказания.

Боголюбов был осужден за государственное преступление. Он принадлежал к группе молодых, очень молодых людей, судившихся за преступную манифестацию на площади Казанского собора. Весь Петербург знает об этой манифестации, и все с сожалением отнеслись тогда к этим молодым людям, так опрометчиво заявившим себя политическими преступниками, к этим так непроизводительно погубленным молодым силам. Суд строго отнесся к судимому деянию. Покушение явилось в глазах суда весьма опасным посягательством на государственный порядок, и закон был применен с подобающей строгостью. Ho строгость приговора за преступление не исключала возможности видеть, что покушение молодых людей было прискорбным заблуждением и не имело в своем основании низких расчетов, своекорыстных побуждений, преступных намерений, что, напротив, в основании его лежало доброе увлечение, с которым не совладал молодой разум, живой характер, который дал им направиться на ложный путь, приведший к прискорбным последствиям.

Характерные особенности нравственной стороны государственных преступлений не могут не обращать на себя внимания. Физиономия государственных преступлений нередко весьма изменчива. То, что вчера считалось государственным преступлением, сегодня или завтра становится высокочтимым подвигом гражданской доблести. Государственное преступление нередко-только разновременно высказанное учение преждевременно провозглашенного преобразования, проповедь того, что еще недостаточно созрело и для чего еще не наступило время.

Bce это, несмотря на тяжкую кару закона, постигающую государственного преступника, не позволяет видеть в нем презренного, отвергнутого члена общества, не позволяет заглушить симпатий ko всему тому высокому, честному, дорогому, разумному, что остается в нем вне сферы его преступного деяния.

Мы, в настоящее славное царствование, тогда еще с восторгом юности, приветствовали старцев, возвращенных монаршим милосердием из снегов Сибири, этих государственных преступников, явившихся энергическими деятелями по различным отраслям великих преобразований, тех преобразований, несвоевременная мечта о которых стоила им годов каторги.

Боголюбов судебным приговором был лишен всех прав состояния и присужден к каторге. Лишение всех прав и каторга - одно из самых тяжелых наказаний нашего законодательства. Лишение всех прав и каторга одинаково могут постигнуть самые разнообразные тяжкие преступления, несмотря на все различие их нравственной подкладки. B этом еще нет ничего несправедливого. Наказание, насколько оно касается сферы права, изменения общественного положения, лишения свободы, принудительных работ, может, без особенно вопиющей неравномерности, постигать преступника самого разнообразного характера. Разбойник, поджигатель, распространитель ереси, наконец, государственный преступник могут быть, без явной несправедливости, уравнены постигающим их наказанием.

Ho есть сфера, которая не поддается праву, куда бессилен проникнуть нивелирующий закон, где всякая законная уравнительность была бы величайшей несправедливостью. Я разумею сферу умственного и нравственного развития, сферу убеждений, чувствований, вкусов, сферу всего того, что составляет умственное и нравственное достояние человека.

Высокоразвитый, полный честных нравственных принципов государственный преступник и безнравственный, презренный разбойник или вор могут одинаково, стена об стену, тянуть долгие годы заключения, могут одинаково нести тяжкий труд рудниковых работ, но никакой закон, никакое положение, созданное для них наказанием, не в состоянии уравнять их во всем том, что составляет умственную и нравственную сферу человека. Что для одного составляет ничтожное лишение, легкое взыскание, то для другого может составить тяжкую нравственную пытку, невыносимое бесчеловечное истязание.

Закон карающий может отнять внешнюю честь, все внешние отличия, с ней сопряженные, но истребить в человеке чувство моральной чести, нравственного достоинства судебным приговором, изменить нравственное содержание человека, лишить его всего того, что составляет неотъемлемое достояние его развития, никакой закон не может. И если закон не может предусмотреть все нравственные, индивидуальные различия преступника, которые обусловливаются их прошедшим, то является на помощь общая, присущая человеку, нравственная справедливость, которая должна подсказать, что применимо к одному и что было бы высшей несправедливостью в применении к другому.

Если с этой точки зрения общей справедливости смотреть на наказание, примененное к Боголюбову, то понятным станет то возбуждающее, тяжелое чувство негодования, которое овладевало всяким неспособным безучастно относиться к нравственному истязанию над ближним.

C чувством глубокого, непримиримого оскорбления за нравственное достоинство человека отнеслась Засулич к известию о позорном наказании Боголюбова.

Что был для нее Боголюбов? Он не был для нее родственником, другом, он не был ее знакомым, она никогда не видела и не знала его. Ho разве для того, чтобы возмутиться видом нравственно раздавленного человека, чтобы прийти в негодование от позорного глумления над беззащитным, «ужно быть сестрой, женой, любовницей?

Для Засулич Боголюбов был политический арестант, и в этом слове было для нее все: политический арестант не,был для Засулич отвлеченное представление, вычитываемое из книг, знакомое по слухам, по судебным процессам, - представление, возбуждающее в честной душе чувство сожаления, сострадания, сердечной симпатии. Политический арестант был для Засулич - она сама, ее горькое прошедшее, ее собственная история: история безвозвратно погубленных лет, лучших и дорогих B жизни каждого человека, которого не постигает тяжкая доля, перенесенная Засулич. Политический арестант был для Засулич - горькое воспоминание ее собственных страданий, ее тяжкого нервного возбуждения, постоянной тревоги, томительной неизвестности, вечной думы над вопросами: что я сделала? что будет со мной? когда же наступит конец? Политический арестант был ее собственное сердце, и всякое грубое прикосновение к этому сердцу болезненно отзывалось на ее возбужденной натуре.

B провинциальной глуши газетные известия действовали на Засулич еще сильнее, чем они могли бы действовать здесь, в столице. Там она была одна. Ей не с кем было разделить своих сомнений, ей не от кого было услышать слово участия по занимавшему ее вопросу. Нет, думала Засулич, вероятно, известие неверное, по меньшей мере оно преувеличено. Неужели теперь, и именно теперь, думала она, возможно такое явление? Неужели двадцать лет прогресса; смягчения нравов, человеколюбивого отношения к арестованным, улучшения судебных и тюремных порядков, ограничения личного произвола, неужели двадцать лет поднятия личности и достоинства человека вычеркнуты и забыты бесследно?

Неужели к тяжкому приговору, постигшему Боголюбова, можно было прибавлять еще более тяжкое презрение к его человеческой личности, забвение в нем всего прошлого, всего, что дали ему воспитание и развитие? Неужели нужно было еще наложить несмываемый позор на эту, положим, преступную, но, во всяком случае, не презренную личность? Нет ничего удивительного, продолжала думать Засулич, что Боголюбов в состоянии нервного возбуждения, столь понятного в одиночно заключенном арестанте, мог, не владея собой, позволить себе то или другое нарушение тюремных правил, но на случай таких нарушений, если и признавать их вменяемыми человеку в исключительном состоянии его духа, существуют у тюремного начальства другие меры, ничего общего не имеющие с наказанием розгами. Да и какой же поступок приписывают Боголюбову газетные известия? He- снятие шапки при вторичной встрече с почетным посетителем. Нет, это невероятно, успокаивалась Засулич; подождем, будет опровержение, будет разъяснение происшествия; по всей вероятности, оно окажется не таким, как представлено.

Ho не было ни разъяснений, ни опровержений, ни гласа, ни послушания. Тишина молчания не располагала к тишине взволнованных чувств. И снова возникал в женской экзальтированной голове образ Боголюбова, подвергнутого позорному наказанию, и раскаленное воображение старалось угадать, перечувствовать все то, что мог перечувствовать несчастный. Рисовалась возмущающая душу картина, но то была еще только картина собственного воображения, не проверенная никакими данными, не пополненная слухами, рассказами очевидцев, свидетелей наказания; вскоре явилось и то и другое.

B сентябре Засулич была в Петербурге; здесь уже она могла проверить занимавшее ее мысль происшествие по рассказам очевидцев или лиц, слышавших непосредственно от очевидцев. Рассказы, по содержанию своему, неспособны были усмирить возмущенное чувство. Газетное известие оказывалось непреувеличенным; напротив, оно дополнялось такими подробностями, которые заставляли содрогаться, которые приводили в негодование. Рассказывалось и подтверждалось, что Боголюбов не имел намерения оказать неуважение, неповиновение, что с его стороны было только недоразумение и уклонение от внушения, которое ему угрожало, что попытка сбить с Боголюбова шапку вызвала крик со стороны смотревших на происшествие арестантов независимо от какого-либо возмущения их к тому Боголюбовым. Рассказывались дальше возмутительные подробности приготовления и исполнения наказания. Bo двор, на который из окон камер неслись крики арестантов, взволнованных происшествием с Боголюбовым, является смотритель тюрьмы и, чтобы «успокоить» волнение, возвещает о предстоящем наказании Боголюбова розгами, не успокоив никого этим в действительности, но несомненно доказав, что он, смотритель, обладает и практическим тактом, и пониманием человеческого сердца. Перед окнами женских арестантских камер, на виду испуганных чем-то необычайным, происходящим в тюрьме, женщин, вяжутся пуки розог, как будто бы драть предстояло целую роту; разминаются руки, делаются репетиции предстоящей экзекуции, И B конце концов нервное волнение арестантов возбуждается до такой степени, что ликторы in spe считают нужным убраться в сарай и оттуда выносят пуки розог уже спрятанными под шинелями.

Теперь, по отрывочным рассказам, по догадкам, по намекам, нетрудно было вообразить и настоящую картину экзекуции. Восставала эта бледная, испуганная фигура Боголюбова, не ведающая, что он сделал, что с ним хотят творить; восставал в мыслях болезненный его образ. Вот он, приведенный на место экзекуции и пораженный известием о том позоре, который ему готовится; вот он, полный негодования и думающий, что эта сила негодования даст ему силы Самсона, чтобы устоять в борьбе с массой ликторов, исполнителей наказания; вот он, падающий под массой пудов человеческих тел, насевших ему на плечи, распростертый на полу, позорно обнаженный, несколькими парами рук, как железом, прикованный, лишенный всякой возможности сопротивляться, и над всей этой картиной мерный свист березовых прутьев да также мерное исчисление ударов благородным распорядителем экзекуции. Bce замерло в тревожном ожидании стона; этот стон раздался-то не был стон физической боли - не на нее рассчитывали; то был мучительный стон удушенного, униженного, поруганного, раздавленного человеческого достоинства. Священнодействие совершилось, позорная жертва была принесена!.. (Аплодисменты, громкие крики: браво!)

Председатель. Поведение публики должно выражаться в уважении к суду. Суд не театр, одобрение или неодобрение здесь воспрещается. Если это повторится вновь, я вынужден буду очистить залу.

П. А. Александров. Сведения, полученные Засулич, были подробны, обстоятельны, достоверны. Теперь тяжелые сомнения сменились еще более тяжелой известностью. Роковой вопрос восстал со всей его беспокойной настойчивостью. Кто же вступится за поруганную честь беспомощного каторжника? Кто смоет, кто и как искупит тот позор, который навсегда неутешимой болью будет напоминать о себе несчастному? C твердостью перенесет осужденный суровость каторги, он примирится C этим

Дом предварительного заключения в Петербурге. Фасад здания со стороны ул. Захарьевской (ныне ул. Каляева).

возмездием за его преступление, быть может, сознает его справедливость, быть может, наступит минута, когда милосердие с высоты трона и для него откроется, когда скажут ему: «Ты искупил свою вину, войди опять в то общество, из которого ты удален, войди и будь снова гражданином». Ho кто и как изгладит в его сердце воспоминание о позоре, о поруганном достоинстве; кто и как смоет то пятно, которое на всю жизнь останется неизгладимым в его воспоминании? Наконец, где же гарантия против повторения подобного случая? Много товарищей по несчастью у Боголюбова - неужели и они должны существовать под страхом всегдашней возможности испытать то, что пришлось перенести Боголюбову? Если юристы могли создать лишение прав, то отчего психологи, моралисты не явятся со средствами отнять у лишенного нрав его нравственную физиономию, его человеческую натуру, его душевное состояние; отчего же они не укажут средств низвести каторжника на степень скота, чувствующего физическую боль и чуждого душевных страданий?

Так думала, так не столько думала, как инстинктивно чувствовала В. Засулич. Я говорю ее мыслями, я говорю почти ее словами. Быть может, найдется много экзальтированного, болезненно преувеличенного в ее думах, ВОЛ-

Дом предварительного заключения в Петербурге. Внутренний двор.

новавших ее вопросах, в ее недоумении. Быть может, законник нашелся бы в этих недоразумениях, подведя приличную статью закона, прямо оправдывающую случай с Боголюбовым: у нас ли не найти статьи закона, коли нужно ее найти? Быть может, опытный блюститель порядка доказал бы, что инач£ поступить, как было поступ- лено с Боголюбовым, и невозможно, что иначе и порядка существовать не может... Быть может, не блюститель порядка, а просто практический человек сказал бы, с полной уверенностью в разумности своего слова: «Бросьте вы, Bepa Ивановна, это самое дело: не вас ведь выпороли».

Ho и законник, и блюститель порядка, и практический человек не разрешили бы волновавшего Засулич сомнения, не успокоили бы ее душевной тревоги. He надо забывать, что Засулич - натура, экзальтированная, нервная, болезненная, впечатлительная; не надо забывать, что павшее на нее, чуть не ребенка в то время, подозрение в политическом преступлении, подозрение, не оправдавшееся, но стоившее ей двухлетнего одиночного заключения, и затем бесприютное скитание надломили ее натуру, навсегда оставив воспоминание о страданиях политического арестанта, толкнули ее жизнь на тот путь и в ту среду, где много поводов к страданию, душевному волнению, но где мало места для успокоения на соображениях практической пошлости.

B беседах с друзьями и знакомыми, наедине, днем и ночью, среди занятий и без дела, Засулич не могла оторваться от мысли о Боголюбове, и ниоткуда сочувственной помощи, ниоткуда удовлетворения души, взволнованной вопросами: кто вступится за опозоренного Боголюбова, кто вступится за судьбу других несчастных, находящихся в положении Боголюбова? Засулич ждала этого заступничества от печати, она ждала оттуда поднятия, возбуждения так волновавшего ее вопроса. Памятуя о пределах, молчала печать. Ждала Засулич помощи от силы общественного мнения. Из тиши кабинетов, из интимного круга приятельских бесед не выползало общественное мнение. Она ждала, наконец, слова от правосудия. Правосудие... Ho о нем ничего не было слышно.

И ожидания оставались ожиданиями. A мысли тяжелые и тревоги душевные не унимались. И снова и снова, и опять и опять возникал образ Боголюбова и вся его обстановка.

He звуки цепей смущали душу, но мрачные своды мертвого дома леденили воображение: рубцы - позорные рубцы - резали сердце, и замогильный голос заживо погребенного звучал:

Что ж молчит в вас, братья, злоба,

Что ж любовь молчит?

И вдруг внезапная доысль, как молния сверкнувшая в уме Засулич: «А я сама! Затихло, замолкло все о Боголюбове, нужен крик, в моей груди достанет воздуха издать этот крик, я издам его и заставлю его услышать!» Решимость была ответом на эту мысль в ту же минуту. Теперь можно было рассуждать о времени, о способах исполнения, но само дело, выполненное 24 января, было бесповоротно решено.

Между блеснувшей и зародившейся мыслью и исполнением ее протекли дни и даже недели; это дало обвинению право признать вмененное Засулич намерение и действие заранее обдуманными.

Если эту обдуманность относить к приготовлению средств, к выбору способов и времени исполнения, то, конечно, взгляд обвинения нельзя не признать справедливым, но в существе своем, в своей основе, намерение Засулич не было и не могло быть намерением хладнокровно обдуманным, как ни велико по времени расстояние между решимостью и исполнением. Решимость была и осталась внезапной, вследствие внезапной мысли, павшей на благоприятно для нее подготовленную почву, овладевшей всецело и всевластно экзальтированной натурой.

Намерения, подобные намерению Засулич, возникающие в душе возбужденной, аффектированной, не могут быть обдумываемы, обсуждаемы. Мысль сразу овладевает человеком, не его обсуждению она подчиняется, а подчиняет его себе и влечет за собой. Как бы далеко ни отстояло исполнение мысли, овладевшей душой, аффект не переходит в холодное размышление и остается аффектом. Мысль не проверяется, не обсуживается, ей служат, ей рабски повинуются, за ней следуют. Нет критического отношения, имеет место только безусловное поклонение. Тут обсуживаются и обдумываются только подробности исполнения, но это не касается сущности решения. Следует ли или не следует выполнить мысль - об этом не рассуждают, как бы долго ни думали над средствами и способами исполнения. Страстное состояние духа, в котором зарождается и воспринимается мысль, не допускает подобного обсуждения; так вдохновенная мысль поэта остается вдохновенной, не выдуманной, хотя она и может задумываться над выбором слов и рифм для ее воплощения.

Мысль о преступлении, которое стало бы ярким и громким указанием на расправу с Боголюбовым, всецело завладела возбужденным умом Засулич. Иначе и быть не могло; эта мысль как нельзя более соответствовала тем потребностям, отвечала на те задачи, которые волновали ее. Руководящим побуждением для Засулич обвинение ставит месть. Местью и сама Засулич объяснила свой поступок, но для меня представляется невозможным объяснить вполне дело Засулич побуждением мести, по крайней мере мести, понимаемой в ограниченном смысле этого слова. Мне кажется, что слово «месть» употреблено в показании Засулич, а затем и в обвинительном акте как термин наиболее простой, короткий и несколько подходящий к обозначению побуждения, импульса, руководившего Засулич.

Ho месть, одна месть была бы неверным мерилом для обсуждения внутренней стороны поступка Засулич. Месть обыкновенно руководится личными счетами с отомщаемым за себя или близких. Ho никаких личных, исключительно ее интересов не только не было для Засулич в происшествии с Боголюбовым, но и сам Боголюбов не был ей близким, знакомым человеком.

Месть стремится нанести возможно больше зла противнику; Засулич, стрелявшая в генерал-адъютанта Трепова, сознается, что для нее безразличны были те или другие последствия выстрела. Наконец, месть старается достигнуть удовлетворения возможно дешевой ценой, месть действует скрытно с возможно меньшими пожертвованиями. B поступке Засулич, как бы ни обсуждать его, нельзя не видеть самого беззаветного, но и самого нерасчетливого самопожертвования. Так не жертвуюї собой из-за одной узкой, эгоистической мести. Конечно, не чувство доброго расположения к генерал-адъютанту Трепову питала Засулич; конечно, у нее было известного рода недовольство против него, и это недовольство имело место в побуждениях Засулич, но ее месть всего менее интересовалась лицом отомщаемым; ее месть окрашивалась, видоизменялась, осложнялась другими побуждениями.

Вопрос справедливости и легальности наказания Боголюбова казался Засулич не разрешенным, а погребенным навсегда; надо было воскресить его и поставить твердо и громко. Униженное и оскорбленное человеческое достоинство Боголюбова казалось невосстановленным, несмытым, неоправданным, чувство мести - неудовлетворенным. Возможность повторения в будущем случаев позорного наказания над политическими преступниками и арестантами казалась непредупрежденной.

Всем этим необходимостям, казалось Засулич, должно было удовлетворить такое преступление, которое с полной достоверностью можно было бы поставить B СВЯЗЬ CO случаем наказания Боголюбова и показать, что это преступление явилось как последствие случая 13 июля, как протест против поругания над человеческим достоинством политического преступника. Вступиться за идею нравственной чести и достоинства политического осужденного, провозгласить эту идею достаточно громко и призвать к ее признаЯию и уверению - вот те побуждения, которые руководили Засулич, и мысль о преступлении, которое было бы поставлено в связь с наказанием Боголюбова, казалось, может дать удовлетворение всем этим побуждениям. Засулич решилась искать суда над ее собственным преступлением, чтобы поднять и вызвать обсуждение забытого случая о наказании Боголюбова.

Когда я совершу преступление, думала Засулич, тогда замолкнувший вопрос о наказании Боголюбова восстанет; мое преступление вызовет гласный процесс, и Россия, в лице своих представителей, будет поставлена в необходимость произнести приговор не обо мне одной, а произнести его, по важности случая, в виду Европы, той Европы, которая до сих пор любит называть нас варварским государством, в котором атрибутом правительства служит кнут.

Этими обсуждениями и определились намерения Засулич. Совершенно достоверным поэтому представляется то абъяснение Засулич, которое притом же дано было ею при самом первоначальном ее допросе и было затем неизменно поддерживаемо, что для нее было безразлично: будет ли последствием произведенного ею выстрела смерть или только рана. Прибавлю от себя, что для ее цели было бы одинаково безразлично и то, если бы выстрел, очевидно направленный в известное лицо, и совсем не произвел никакого вредного действия, если бы последовала осечка или промах. He жизнь, не физические страдания генерал-адъютанта Трепова нужны были для Засулич, а появление ее самой на скамье подсудимых и вместе с ней появление вопроса о случае с Боголюбовым.

Было безразлично, совместно существовало намерение убить или ранить; намерению убить не отдавала Засулич никакого особенного преимущества. B этом направлении она и действовала. Ею не было предпринято ничего, чтобы выстрел имел последствием смерть. O более опасном направлении выстрела она не заботилась. А, конечно, находясь в том расстоянии от генерал-адъютанта Трепова, в котором она находилась, она действительно могла бы выстрелить совершенно в упор и выбрать самое опасное направление. Вынув из кармана револьвер, она направила его так, как пришлось: не выбирая, не рассчитывая, не поднимая даже руки. Она стреляла, правда, в очень близком расстоянии, это делало выстрел более опасным, но иначе она и не могла действовать. Генерал- адъютант Трепов был окружен своей свитой, и выстрел на более далеком расстоянии мог грозить другим, которым Засулич не желала вредить. Стрелять совсем в сторону было совсем дело неподходящее: это сводило бы драму, которая нужна была Засулич, на степень комедии.

Ha вопросе о том, имела ли Засулич намерение причинить смерть или имела намерение причинить только рану, прокурор остановился с особенной подробностью. Я внимательно выслушал те доводы, которые он высказал, но я согласиться с ними не могу, и они все падают перед соображением о той цели, которую имела В. Засулич. Ведь не отвергают же того, что именно оглашение дела с Боголюбовым было для Веры Засулич побудительной причиной преступления. При такой точке зрения мы можем довольно безразлично относиться к тем обстоятельствам, которые обратили внимание господина прокурора, например то, что револьвер был выбран из самых опасных. Я не думаю, чтобы тут имелась в виду наибольшая опасность; выбирался такой револьвер, какой мог удобнее войти в карман; большой нельзя было бы взять, потому что он высовывался бы из кармана, - необходимо было взять револьвер меньшей величины. Как он действовал - более опасно или менее опасно, какие последствия от выстрела могли произойти - это для Засулич было совершенно безразлично. Мена револьверов произведена была без ведения Засулич. Ho если даже и предполагать, как признает возможным предполагать прокурор, что первый револьвер принадлежит Засулич, то опять-таки перемена револьвера объясняется очень просто: прежний револьвер был таких размеров, что не мог поместиться в карман.

Я не могу согласиться и с тем весьма остроумным предположением, что Засулич не стреляла в грудь и в голову генерал-адъютанта Трепова, находясь к нему en face, потому только, что чувствовала некоторое смущение, и что только после того, как несколько оправилась, она нашла в себе достаточно силы, чтобы произвести выстрел. Я думаю, что она просто не стреляла в грудь генерал-адъютанта Трепова потому, что она не заботилась о более опасном выстреле; она стреляет тогда, когда ей уже приходится уходить, когда ждать более нельзя.

Раздался выстрел... He продолжая более дела, которое совершала, довольствуясь вполне тем, что достигнуто, Засулич сама бросила револьвер, прежде чем успели схватить ее, и, отойдя в сторону, без борьбы и сопротивления отдалась во власть набросившегося на нее майора Корнеева и осталась не задушенной им только благодаря помощи других окружающих. Ee песня была теперь спета, ее мысль исполнена, ее дело совершено.

Я должен остановиться на прочтенном здесь показании генерал-адъютанта Трепова. B этом показании сказано, что после первого выстрела Засулич, как заметил генерал Трепов, хотела произвести второй выстрел и что началась борьба: у нее отнимали револьвер. Это совершенно ошибочное показание генерал-адъютанта Трепова объясняется тем весьма понятным взволнованным co- стоянием, в котором он находился. Bce свидетели, хотя так же взволнованные происшествием, но не до такой степени, как генерал-адъютант Трепов, показали, что Засулич совершенно добровольно, без всякой борьбы, бросила сама револьвер и не показывала намерения продолжать выстрелы. Если же и представилось генерал- адъютанту Трепову что-либо похожее на борьбу, то это была та борьба, которую вел с Засулич Корнеев и вели прочие свидетели, которые должны были отрывать Корнеева, вцепившегося в Засулич.

Я думаю, что ввиду двойственности намерения Засулич, ввиду того, что для ее намерений было безразлично последствие большей или меньшей важности, что ею ничего не было предпринято для достижения именно большего результата, что смерть только допускалась, а не была исключительным стремлением Засулич, - нет оснований произведенный ею выстрел определять покушением на убийство. Ee поступок должен бы был быть определен по тому последствию, которое произведено B связи с тем особым намерением, которое имело в виду это последствие.

Намерение было: или причинить смерть, или нанести рану; не последовало смерти, но нанесена рана. Нет основания в этой нанесенной ране видеть осуществление намерения причинить смерть, уравнивать это нанесение раны покушению на убийство, а вполне было бы справедливо считать не более как действительным нанесением раны и осуществлением намерения нанести такую рану. Таким образом, отбрасывая покушение на убийство как неосуществившееся, следовало бы остановиться на действительно доказанном результате, соответствовавшем особому условному намерению - нанесению раны.

Если Засулич должна понести ответственность за свой поступок, то эта ответственность была бы справедливее за зло, действительно последовавшее, а не такое, которое не было предположено как необходимый и исключительный результат, как прямое и безусловное стремление, а только допускалось.

Впрочем, все это - только мое желание представить вам соображения и посильную помощь к разрешению предстоящих вам вопросов; для личных же чувств и желаний Засулич безразлично, как бы ни разрешился вопрос о юридическом характере ее действий, для нее безразлично быть похороненной по той -или другой статье закона. Когда она переступила порог дома градоначальника с решительным намерением разрешить мучившую ее мысль, она знала и понимала, что она несет в жертву все - свою свободу, остатки своей разбитой жизни, все то немногое, что дала ей на долю мачеха-судьба.

И не торговаться с представителями общественной совести за то или другое уменьшение своей вины явилась она сегодня перед вами, господа присяжные заседатели.

Она была и осталась беззаветной рабой той идеи, во имя которой подняла она кровавое оружие.

Она пришла сложить перед вами все бремя наболевшей души, открыть перед вами скорбный лист своей жизни, честно и откровенно изложить все то, что она пережила, передумала, перечувствовала,* что двинуло ее на преступление, чего ждала она от него.

Господа присяжные заседатели! He в первый раз на этой скамье преступлений и тяжелых душевных страданий является перед судом общественной совести женщина по обвинению в кровавом преступлении.

Были здесь женщины, смертью мстившие своим соблазнителям; были женщины, обагрявшие руки в крови изменивших им любимых людей или своих более счастливых соперниц. Эти женщины выходили отсюда оправданными. To был суд правый, отклик суда божественного, который взирает не на внешнюю только сторону деяний, но и на внутренний их смысл, на действительную преступность человека. Te женщины, свершая кровавую расправу, боролись и мстили за себя.

B первый раз является здесь женщина, для которой в преступлении не было личных интересов, личной мести, - женщина, которая со своим преступлением связала борьбу за идею во имя того, кто был ей только собратом по несчастью всей ее молодой жизни. Если этот мотив проступка окажется менее тяжелым на весах общественной правды, если для блага общего, для торжества закона, для общественной безопасности нужно призвать кару законную, тогда - да совершится ваше карающее правосудие! He задумывайтесь!

Немного страданий может прибавить ваш приговор для этой надломленной, разбитой жизни. Без упрека, без горькой жалобы, без обиды примет она от вас решение ваше и утешится тем, что, может быть, ее страдания, ее жертва предотвратит возможность повторения случая, вызвавшего ее поступок. Как бы мрачно ни смотреть на этот поступок, в самих мотивах его нельзя не видеть честного и благородного порыва.

Да, она может выйти отсюда осужденной, но она не выйдет опозоренной, и остается только пожелать, чтобы не повторялись причины, производящие подобные преступления, порождающие подобных преступников.

Резюме председателя ▲. Ф. Кони

Господа присяжные заседатели! Судебные прения окончены, и вам предстоит произнести ваш приговор. Вам была предоставлена возможность всесторонне рассмотреть настоящее дело, пред^вами были открыты беспрепятственно все обстоятельства, которые, по мнению сторон, должны были разъяснить сущность деяния подсудимой,- и суд имеет основания ожидать от вас приговора обдуманного и основанного на серьезной оценке имеющегося у вас материала. Ho прежде чем вы приступите к означенному обсуждению дела, я обязан дать вам некоторые указания о том, как и в каком порядке надо приступать к оценке данных дела.

Когда вам предлагается вопрос о виновности подсудимого в каком-либо преступлении, у вас естественно и прежде всего возникает два вопроса: кем совершено деяние и нто именно совершено. Вы должны спросить себя, находится ли перед вами лицо, ответственное за свои проступки, т. e. не такое, в котором старость ослабила, молодость не вполне развила, болезнь погасила умственные силы. Вы должны убедиться, что перед вами находится человек, сознающий свои поступки и, следовательно, могущий подлежать за них ответственности.

B настоящем деле нет указаний на душевную болезнь, нет и вопроса о возрасте, и если защитник говорил перед вами о состоянии «постоянного аффекта», т. e. гнетущего и страстного порыва, то и он не указывал на то, чтобы этим состоянием у подсудимой затемнялось сознание. Что же касается до нервности подсудимой, следы которой не могли ускользнуть от вас, то нервность лишь вызывает большую впечатлительность.

Поэтому я думаю, что первый вопрос не представит для вас особых трудностей. Ho второй вопрос труднее. Вы должны знать, на основании твердых данных, что именно совершено. Мало знать, что то или другое преступное деяние совершено,- необходимо знать, для чего оно совершено, т. e. знать цель и уяснить себе намерение подсудимого.

A затем возникает более общий вопрос: из каких побуждений сделано то, что привело подсудимого пред вас.

Есть дела, где эти вопросы разрешаются сравнительно легко, где в самом преступлении содержится уже и его объяснение, содержится указание на его цель. B таких делах, по большей части, для всякого ясно, к чему стремится обвиняемый. Так, кража в огромном большинстве случаев совершается для завладения чужим имуществом тайно, грабеж - для похищения его явно, изнасилование - для удовлетворения животной страсти И т. д.

Ho есть дела более сложные. B них неизбежно надо исследовать внутреннюю сторону деяния. Один факт еще ничего не говорит или, во всяком случае, говорит очень мало. Таково убийство. Убийство - есть лишение жизни. Оно является преступным, когда совершается не для самообороны. Ho оно может быть совершаемо различно. Я могу совершить убийство необдуманно, играя заряженным оружием; я могу убить в драке, нанося удары направо и налево; могу прийти в негодование и в порыве гнева убить оскорбителя; могу, не ослепляемый раздражением, сознательно лишить жизни другого и могу, наконец, воспитать в себе прочную ненависть и под влиянием ее в течение многих иногда дней подготовить себя к тому, чтобы решительным, но задолго предвиденным ударом лишить кого-либо жизни. Bce это будут ступени одной и той же лестницы, все они называются убийством, но какая между ними разница! И для того, чтобы ошибочно не стать ступенью ниже или, в особенности, ступенью выше, чем следует по справедливости, необходимо рассмотреть внутреннюю сторону преступления. Это рассмотрение укажет, какое это убийство, если только это убийство.

Ho в настоящем деле обвинением поднят вопрос O покушении. Вам из явлений обыденной жизни известно, что такое покушение. Оно может быть различно. Бывают случаи, когда человек сам останавливается, приступив к совершению преступления. Стыд, страх, внутренний голос, слабость воли могут остановить его в самом начале. Ho когда и выстрелил человек, когда замахнулся оружием, Могут быть разные исходы: удар пришелся мимо, последовал промах, или удар пришелся в защищенное, случайно или не случайно, место и, встретив препятствие, не причинил вреда, или же, наконец, удар дошел по назначению, но особенности организма того, кому он был назначен, уничтожили, ослабили смертоносную силу. Удар может быть нанесен так, что есть полная вероятность, что он разрушит такие части тела, с невредимостью которых связана сама жизнь, а между тем случайное отклонение лезвия ножа или пути, избранного пулей, оставит важные внутренние органы без существенных повреждений или причинит такие, для борьбы против которых окажется достаточно жизненной силы у поврежденного организма. B этих последних случаях закон считает, что обвиняемый исполнил все, что от него зависело. Смерть не произошла не по его воле, и не от него уже зависело устранить ее, отдалить ее приход.

C таким именно случаем, по мнению представителя обвинительной власти, имеете вы теперь дело. Вы вдумаетесь в обстоятельства дела и в то, что было объясняемо вам здесь, и решите - есть ли прочные данные для этого вывода.

Картина самого события в приемной градоначальника 24 января должна быть вам ясна. Bce свидетельские показания согласны между собой в описании того, что сделала Засулич. Револьвер, брошенный ею, пред вами. Объяснение, почему она его бросила, вы слышали. Оно подтверждается как устройством спуска курка револьвера, так и той, предвиденной ею, суматохой около нее после выстрела, о которой обстоятельно рассказали здесь Курнеев и Греч. Некоторое сомнение может возбудить лишь показание потерпевшего, прочитанное здесь на суде. Ho это сомнение будет мимолетное. Для него нет оснований, и предположение о борьбе со стороны Засулич и о желании выстрелить еще раз ничем не подтверждается. Надо помнить, что показание потерпевшего дано почти тотчас после выстрела, когда под влиянием физических страданий и нравственного потрясения, в жару боли и волнения, генерал-адъютант Трепов не мог вполне ясно различать и припоминать все происходившее вокруг него. Поэтому, без ущерба для вашей задачи, вы можете не останавливаться на этом показании.

Факт выстрела, причинившего рану, несомненен. Ho какая это рана, какой ее исход, каково ее значение? Здесь были выслушаны эксперты. Эксперты - те же свидетели. Они также говорят о том, что видели или слышали. Ho они отличаются одним свойством от свидетелей обыкновенных. Обыкновенный свидетель - человек простой, относящийся непосредственно к виденному и слышанному. Его личные впечатления и выводы иногда затемняют то красноречие фактов, которое содержится в его показании. Ho эксперт - свидетель, по преимуществу вооруженный научным знанием и специальным опытом. Поэтому он не только может, но должен говорить о значении того, что он видит и слышит; его выводы освещают дело, устраняют многие сомнения и неясность обыденных представлений заменяют определенным взглядом, основанным на строгих данных науки.

И к свидетелям и к экспертам можно относиться с большим или меньшим доверием. Я напомню, что доверие к свидетелю на суде должно основываться на нравственном, а если они даны экспертом, то и на научном его авторитете.

Вы примените эти условия к показаниям экспертов, бывших перед вами. Если вы найдете, что эксперты относились к делу с полным спокойствием и вниманием, что они, несмотря на разнообразное свое положение, вполне свободно сошлись в одних и тех же выводах, TO вы, вероятно, отнесетесь к ним с доверием. Если, затем, вы припомните, что здесь пред вами были трое из наиболее выдающихся хирургов столицы, и в том числе два профессора хирургии, и что они имели возможность проследить ранение и его последствия, так сказать, по горячим следам, у постели больного, то вы придадите их показаниям научный авторитет. Сущность этих показаний от вас не ускользнула: рана нанесена, как оказывается из осмотра опаленного места на мундире, почти в упор - рана тяжелая и грозившая опасностью жизни.

Внутренняя сторона деяния Засулич будет затем подлежать особому вашему обсуждению. Здесь надо приложить всю силу разумения, чтобы правильнее оценить цель и намерение, вложенные в действия подсудимой. Я укажу лишь на то, что более выдающимися основаниями для осуждения представляются здесь: во-первых, собственное объяснение подсудимой и, во-вторых, обстоятельства дела, не зависимые от этого объяснения, но которыми во многих отношениях может быть проверена его правильность или неправильность.

Собственное объяснение подсудимой прежде всего оценивается по тому доверию, какое вообще внушает или не внушает личность подсудимой. Ha скамью обвиняемых являются люди самых различных свойств. Обстановка, в которой они действовали до появления на этой скамье, обыкновенно отражается и на степени доверия, внушаемого их объяснениями перед судом. B большинстве случаев к объяснениям подсудимого надо относиться с осторожностью. Он слишком близкий к делу человек, OH слишком большое участие в нем принимает, чтобы относиться к нему со спокойствием, чтобы иногда, под влиянием своего положения, невольно не смотреть на деяние свое односторонне, т. е. не вполне согласно с истиной. Это настолько понятное явление, что обращаться к подсудимому с укором не следует, а следует лишь искать проверки объяснения подсудимого в сложившихся так или иначе фактах дела. Ho собственное объяснение подсудимого, в особенности в делах, подобных настоящему, всегда должно быть принимаемо во внимание.

Существует, если можно так выразиться, два крайних типа по отношению к значению даваемых ими объяснений. C одной стороны - обвиняемый в преступлении, построенном на своекорыстном побуждении, желавший воспользоваться в личную выгоду плодами преступления, хотевший скрыть следы своего дела, бежать сам и на суде продолжающий то же, в надежде лживыми объяснениями выпутаться из беды, которой он всегда рассчитывал избежать,- игрок, которому изменила ловкость, поставивший на ставку свою свободу и желающий отыграться на суде. C другой стороны - отсутствие личной выгоды в преступлении, решимость принять его неизбежные последствия, без стремления уйти от правосудия,- совершение деяния в обстановке, которая заранее исключает иозможность отрицания вины.

Между этими двумя типами укладываются все обвиняемые, бывающие на суде, приближаясь то к тому, то к другому. Очевидно, что обвиняемый первого типа заслуживает менее доверия, чем обвиняемый второго. Приближение к тому или другому типу не может уничтожать преступности деяния, приведшего обвиняемого K необходимости давать свои объяснения на суде, но может влиять на степень доверия к этим объяснениям.

K какому типу ближе подходит Bepa Засулич - решите вы и сообразно с этим отнесетесь с большим или меньшим доверием к ее словам о том, что именно она имела в виду сделать, стреляя в генерал-адъютанта Трепова. Вы слышали объяснения Засулич здесь, вы помните сущность ее объяснения тотчас после происшествия. Оно приведено в обвинительном акте. Оба эти показания в сущности сводятся к желанию нанесением раны или причинением смерти отомстить генерал-адъютанту Трепову за наказание розгами Боголюбова и тем обратить на случившееся в предварительной тюрьме общее внимание. Этим, по ее словам, она хотела сделать менее возможным на будущее время повторение подобных случаев.

Вы слышали прения сторон. Обвинитель находит, что подсудимая совершила мщение, имевшее целью убить генерал-адъютанта Трепова.

Обвинитель указывал вам на то нравственное осуждение, которому должны подвергаться избранные подсудимой средства, даже и в тех случаях, когда ими стремятся достигнуть нравственных целей. Вам было указано на возможность такого порядка вещей, при котором каждый, считающий свои или чужие права нарушенными, постановлял бы свой личный, произвольный приговор и сам приводил бы его в исполнение. Рассматривая с этой точки зрения объяснения подсудимой и проверяя их обстановкой преступления, прокурор находил, что подсудимая хотела лишить жизни потерпевшего.

Вы слышали затем доводы защиты. Они были направлены преимущественно на позднейшее объяснение подсудимой, в силу которого рана или смерть генерал- адъютанта Трепова была безразлична для Засулич,- важен был выстрел, обращавший на причины, по которым он был произведен, общее внимание. Таким образом, по предположению защиты, подсудимая считала себя поднимающей вопрос о восстановлении чести Боголюбова и разъяснении действительного характера про- исп^ствия 13 июля, и не только перед судом России, HO и перед лицом Европы. То, что последовало после выстрела, не входило в рдсчеты подсудимой.

Вы посмотрите спокойным взглядом на те и другие доводы, господа присяжные заседатели. Вы остановитесь на их беспристрастном разборе и, произведя его, вероятно, встретитесь с вопросами.

Если нужно обращать на что-либо общее внимание, хотя бы путем необыкновенного или даже незаконного поступка, то является ли стрельба из револьвера и на расстоянии, на котором трудно промахнуться, единственным неизбежным средством? Общее внимание исключительно ли. связано с действиями, которые почти неминуемо сопровождаются пролитием крови? Выстрел, направленный не в человека, но с внешними признаками покушения, не так же ли может поднять вопрос? Наконец, поднятие вопросов, хотя бы и о действительно больных сторонах общественной жизни, способом, избранным подсудимой, не является ли резким нарушением правильного устройства этой жизни, не является ли лекарством, которое оставляет болезненные следы, так как определение в каждом данном случае вопроса, который должен быть таким образом поднят, ставится в зависимость от произвола, от развития, от разума или неразумия отдельного лица.

Обратясь к показанию Засулич, вы поищите в нем доказательств того, что она могла быть твердо уверена, что дело ее будет разбираться обыкновенным судом, публичным, гласным; ввиду этого вопроса я должен вам напомнить, что она здесь, на суде, объяснила именование себя Екатериной Козловой боязнью за своих знакомых, так как предполагала, что дело о ней будет производиться политическим порядком. A по этим делам закон разрешает закрывать двери суда всегда, когда это будет признано судом нужным.

Обсуждая доводы прокурора, вам придется остановиться на том, что надо понимать под мщением.. Придется разобрать значение первоначального заявления подсудимой о желании отомстить. Быть может, в самом этом слове вы найдете и объяснение практической цели, для которой был произведен выстрел, если вы согласитесь с обвинителем в его взгляде на поступок Засулич.

Чувство мщения свойственно немногим людям; OHO не так естественно, не так тесно связано с человеческой природощ как страсть, например ревность, но оно бывает иногда весьма сильно, если человек не употребит благороднейших чувств души на подавление в себе стремления отомстить, если даст этому чувству настолько ослепить себя и подавить, что станет смешивать отомщение с правосудием, забывая, что враждебное настроение - плохое подспорье для справедливости решения. Каждый, более или менее, в эпоху, когда еще характер не сложился окончательно, испытывал на себе это чувство. Состоит ли оно в непременном желании уничтожить предмет гнева, виновника страданий, вызвавшего в душе прочное чувство мести? Или наряду с желанием уничтожить - и притом гораздо чаще - существует желание лишь причинить нравственное или физическое страдание или и то и другое страдание вместе? Акты мщения встречаются, к сожалению, в жизни в разнообразных формах, но нельзя сказать, чтобы в основе их всегда лежало желание уничтожить, стереть с лица земли предмет мщения.

Вы знаете жизнь, вы и решите этот вопрос. ^Быть может, вы найдете, что в мщении выражается не исключительное желание истребить, а и желание причинить страдание и подвергнуть человека нравственным ударам. Если вы найдете это, то у вас может явиться соображение, что указание Засулич на желание отомстить еще не указывает на ее желание непременно убить генерал- адъютанта Трепова.

Разрешить так или иначе вопрос о степени доверия к показанию подсудимой нельзя, не перейдя к проверке его данными дела. И здесь вы снова встретитесь с рядом вопросов. Во-первых, вы обратите внимание на оружие и на то, что оно куплено по поручению подсудимой. Показание Лежена охарактеризовало перед вами свойства револьвера. Это - один из сильнейших. Вместе с тем по конструкции своей он один из самых коротких. Вы припомните мнение обвинителя, что калибр револьвера, его боевая сила указывают на желание убить, но вы не упустите из виду и Того соображения, что размер револьвера делал удобным его ношение в кармане и его незаметное вынутие оттуда, причем не цель непременного убийства могла быть в виду, а лишь обстановка, в которой придется стрелять. Во-вторых, вы обсудите расстояние, с которого произведен выстрел, и место, куда он произведен. То, что он произведен почти в упор, может служить указанием на желание причинить смертельное повреждение, но не надо упускать из виду, что расстояние между генерал-адъютантом Треповым и Засулич обусловливалось обстановкой и, быть может, с другОго места выстрела уже и нельзя было произвести. Вы решите, было ли расстояние, с которого был произцеден столь близкий выстрел, выбрано Засулич произвольно и не было ли бы удобнее для целей убийства стрелять с несколько большего расстояния, так как тогда можно, не стесняясь расстоянием, навести пистолет в наиболее опасную часть тела. При этом вы сделаете и оценку выбора места, куда произведен был выстрел. Вы припомните, что говорил обвинитель о волнении подсудимой, мешавшем ей сделать выстрел иначе, но не забудете также и того, что, по обыденным понятиям и по медицинскому исходу настоящего ранения, наиболее опасными местами для причинения смерти являются голова и грудь. Вы вообще обратите особое внимание на оценку данных самого события.

Перед вами здесь было высказано, что для определения того, что Засулич не хотела убить, не нужно t>co- бенно останавливаться на фактах,- они, по-видимому, представляются не имеющими значения. Ho я не могу со своей стороны дать вам такого совета. Я думаю, что на факты нужно во всяком деле обращать особое внимание. Ha одних предположениях и теоретических выводах судебного решения - обвинительного или оправдательного безразлично - строить нельзя. Предположения и выводы являются иногда прочной и верной связью между фактами,* но сами по себе еще ничего не доказывают. Всего лучше и несомненнее цифры, где нет цифр, там остаются факты, но если цифр нет, если факты отбрасываются в сторону, то всякий вывод является произвольным1 и лишенным оснований. Поэтому, повторяю, при обсуждении двух возникающих из дела вопросов о покушении на убийство и о нанесении раны вдумайтесь в факты и подвергните их тщательному разбору. Отвечая на первый из поставленных вам вопросов, вы ответите на вопрос о ране - тяжелой и обдуманной заранее; отвечая не только на первый, но и на второй вопрос, вы отвечаете на вопрос об убийстве, которое, как вы видите из прежнего вопроса, предполагается не совершившимся только от причины, которые устранить или создать было не в силах Засулич.

Ответ на все эти вопросы дает полную картину покушения на убийство, ответ на один первый - дает картину нанесения, сознательно и обдуманно, тяжелой раны.

При признании подсудимой виновной вам придется выбирать между этими двумя ответами. Быть может, у вас возникнут сомнения относительно выбора одного из этих ответов. Ввиду этого я должен вам напомнить, что по общему юридическому и нравственному правилу всякое сомнение толкуется в пользу подсудимого; в применении к двум обвинениям в различных преступлениях это значит, что избирается обвинение в преступлении слабейшем.

Остается указать еще на ту часть вопроса первого, одинаково применимую и к покушению на убийство, и к нанесению тяжелой раны, которая говорит о заранее обдуманном намерении.

Каждое действие чем серьезнее, тем более оно обдуманно; то же и по отношению к преступлению. Обвинительная власть находит, что подсудимая учинила свое деяние, задолго его обдумав и приготовясь к нему; защита полагает, что ничего обдуманного заранее не было и что Засулич, думая о том, что она впоследствии совершила в приемной градоначальника, находилась в состоянии постоянного аффекта, т. e. в состоянии постоянно гнетущего и страстного раздражения. Преступления, совершенные в состоянии раздражения, существенно отличаются от обдуманных заранее. Если вы признаете, что подсудимая в то время, когда стреляла в генерал- адъютанта Трепова, находилась в состоянии вызванного в ней незадолго перед тем раздражения и гнева, то вы отвергнете обдуманность и исключите ее из.первого во* проса, прибавив к нему, в случае утвердительного ответа на прочие его части, «но без обдуманного намерения».

Закон, однако, признает запальчивость и раздражение как последствия внезапно налетевшего гнева, который вполне овладевает человеком. Неожиданная обида, насилие, явное притеснение, возмутительное поведение могут в очевидцах или в потерпевшем вызвать негодование, которое заставит его забыть об окружающем и броситься на обидчика или, вступив с ним в объяснение, постепенно потерять всякое самообладание и свершить над ним преступное деяние, последствий которого совершитель за час, за полчаса иногда вовсе и не предвидел и которых он в спокойном состоянии сам ужаснулся бы. Ho где есть некоторое время подумать, побыть с самим собой, где на первом плане не гнев, а более спокойное и более глубокое враждебное чувство, там убийство является уже умышленным. Там же, где желание причинить вред или убить существует более или менее продолжительное время, где человек встает И ЛОЖИТСЯ C одной мыслью, с одной решимостью, где он приобретает средства для своего деяния и затем, однажды все обдумав и предусмотрев и на все решившись, идет на свершение своего дела,^- там мы, с точки зрения закона, имеем дело с преступлением предумышленным, т. e. совершенным с заранее обдуманным намерением. Каждый день, в течение долгого приготовления и обдумывания, человек этот может негодовать на свою будущую жертву, каждый день воспоминание о ней может возбуждать и гнев, и раздражение, и все-таки, если это продолжалось много-много дней и в течение их мысль о будущем деле созрела и развивалась, закон указывает на пред- умышление.

He в гневе, не в страстном негодовании отличие преступления, совершенного предумышленно, от деяния, сделанного в раздражении, а в промежутке времени, дающем возможность одуматься, критически отнестись к себе и к задуманному делу и, призвав на помощь силу воли, отказаться от заманчивого плана. Там, где была эта возможность критики, возможность отказа, возвращения назад, возможность раздумия, там закон видит условия обдуманности. Где этого нет, когда человек неожиданно поглощен страстным порывом, там закон видит аффект.

Господа присяжные! Мне нечего говорить вам о порядке ваших совещаний: он вам известен. Нечего говорить о важности ваших обязанностей как представителей общественной совести, призванных творить суд. Открывая заседание, я уже говорил вам об этом, и то внимание, с которым вы относились к делу, служит залогом вашего серьезного отношения к вашей задаче. Указания, которые я вам делал теперь, есть не что иное, как советы, могущие облегчить вам разбор данных дела и приведение их в систему. Они для вас нисколько не обязательны. Вы можете их забыть, вы можете их принять во внимание. Вы произнесете решительное и окончательное слово по этому важному, без сомнения, делу. Вы произнесете это слово по убеждению вашему, глубокому, основанному на всем, что вы видели и слышали, и ничем не стесняемому, кроме голоса вашей совести.

Если вы признаете подсудимую виновной по первому или по всем трем вопросам, то вы можете признать ее заслуживающей снисхождения по обстоятельствам дела. Эти обстоятельства вы можете понимать в широком смысле. K ним относится все то, что обрисовывает перед вами личность виновного. Эти обстоятельства всегда имеют значение, так как вы судите не отвлеченный предмет, а живого человека, настоящее которого всегда прямо или косвенно слагается под влиянием его прошлого. Обсуждая основания для снисхождения, вы припомните раскрытую перед вами жизнь Засулич. Быть может, ее скорбная, скитальческая молодость объяснит вам ту накопившуюся в ней горечь, которая сделала ее менее спокойной, более впечатлительной и более болезненной по отношению к окружающей жизни, и вы найдете основания для снисхождения.

(К старшине.) Получите вопросный лист. Обсудите дело спокойно и внимательно, и пусть в приговоре вашем скажется тот «дух правды», которым должны быть проникнуты все действия людей, исполняющих священные обязанности судьи.

Всеволод Бойко ― 12 часов и 10 минут в столице. Это значит, что в свои права вступает программа «Не так». В студии Всеволод Бойко. Пока Сергей Бунтман отлучился по делам, я буду в меру сил, возможностей и развития интеллекта буду его подменять. Историк Алексей Кузнецов с нами в студии…

Алексей Кузнецов ― Добрый день!

В. Бойко ― … по традиции. Здравствуйте! И сегодня по выбору наших слушателей мы говорим о деле Веры Засулич. Чрезвычайно не то, что интересное, не то, что противоречивое, не то, что нашумевшее, а просто не поддающееся пониманию некоторых ныне действующих юристов дело. Дело, которое в эпоху Александра III, в эпоху бомбистов, в эпоху политических убийств и политических в том числе процессов стоит особняком по причине оправдания собственно обвиняемой.

А. Кузнецов ― Ну, да. Это эпоха Александра II. Значит, действительно даже иногда говорят, что это 1-е политическое покушение, хотя, безусловно, это не первое, но оно первое, которое приобрело такой резонанс и, наверное, действительно повлияло, об этом собственно писали многие из тех, кто эту эпоху пережил, та же Вера Николаевна Фигнер, о том, что на них повлиял вот этот выстрел Засулич очень здорово. И действительно подтверждая то, что Вы сказали, вот я могу процитировать современника событий, человека крайне консервативных, я бы сказал, реакционных взглядов, князя Мещерского, который сразу после процесса сказал: «Оправдание Засулич происходило как будто в каком-то ужасном, кошмарном мне. Никто не мог понять, как могло состояться в зале суда самодержавной империи такое страшное глумление над государственными высшими слугами и столь наглое торжество крамолы». Вот мы собственно сегодня постараемся разобраться, как могло…

В. Бойко ― С наглым торжеством крамолы.

А. Кузнецов ― С наглым торжеством крамолы в суде самодержавной империи. Действительно совершенно необычное дело. И действительно, наверное, оно оказалось… Хотя многие его участники предчувствовали, что оно будет необычным, но, наверное-то, исход вот в том виде, в котором он состоялся, он оказался неожиданным. Это дело очень здорово обросло мифами. И вплоть до того, что какие-то маленькие ошибочки, там детальки повторяются из одной публикации в другую. Но самый главный миф – это то, что это была борьба либералов с консерваторами, и победили либералы. На самом деле в большей степени это была борьба за справедливый суд. Надо напомнить, что прошло 10 с небольшим лет, как были приняты новые судебные уставы в 64-м году. В 66-м году за 12 лет до процесса состоялся 1-й в России процесс с участием присяжных. И это действительно время, ну, невероятного совершенно расцвета демократического суда в Российской империи, может быть, самого демократического, так сказать, суда за весь наш период истории, когда вообще суд был. И это время невероятного расцвета адвокатуры. Это время когда среди судей, обвинителей были многие люди, настроенные, как мы сейчас сказали, в высшей степени демократически, что очень странно для суда такой империи как российская. Одним словом, это вот прекрасное завершение дней Александра II и, пожалуй, самая… Действительно обычно в учебниках так они и пишут, что самая радикальная, ну, наряду с земской, может быть, из демократических реформ этого времени. Что собственно случилось? В декабре 1876 года на площади перед Казанским собором состоялась достаточно массовая манифестация молодежи студенческой, там были молодые рабочие, там были молодые люди без определенных занятий, там было какое-то количество молодых чиновников младших чинов. И состоялась манифестация, которая собственно выдвинула вот эти лозунги: «Земля и воля». Об этой манифестации всегда много пишется историками народничества и так далее. Были произведены массовые задержания. Возникла драка, скажем так, с патриотически настроенными личностями.

В. Бойко ― Как раз все знакомо.

Кузнецов: Самый главный миф – это то, что это была борьба либералов с консерваторами, и победили либералы

А. Кузнецов ― Я про это и говорю, что это все очень знакомо действительно. И были сделаны задержания. Были предъявлены обвинения. И с очень серьезными наказаниями вплоть до того, что несколько человек получили за это каторгу. 10 и 15 лет каторги. И вот среди тех, кто был приговорен к самым суровым, что называется, наказаниям, был человек, который выбрал себе псевдоним Алексей Степанович Боголюбов, на самом деле его звали Архип Петрович Емельянов. Это такой молодой, но вполне сформировавшийся юноша-народник. Он находился в тюрьме. Уже, так сказать, приговор в отношении него был вынесен. Когда… Это июль 77-го года. Когда выполняя свои непосредственные обязанности, с инспекционной поездкой в тюрьму явился петербургский градоначальник – это должность в ранге губернатора – Федор Федорович Трепов, в истории известный как Трепов-старший.

В. Бойко ― Ну, прежде, чем мы собственно перейдем к тем событиям, которые произошли потом и спровоцировали само дело Засулич, хочется узнать, что из себя представлял Трепов, и почему тогда в тюрьме во время вот этой проверки произошли те события, что произошли.

А. Кузнецов ― Трепов – человек в высших кругах империи на тот момент еще довольно редкий. Вот потом при Николае II они расплодятся. Это человек, который практически всю свою службу служил по жандармскому ведомству. То есть начинал он как чистый военный. Но как-то вот сразу ему так повезло… Возможно, это в какой-то степени предопределило его дальнейшую направленность. Он в 31-м году, начав действительную службу, сразу попал на подавление 1-го польского восстания. Затем он служил в Киеве командиром конного жандармского полка, затем он по полной программе оттянется в Польше уже в 63-м году, будет взыскан милостями, так сказать. Надо сказать, что Александр II был человеком, который в себе сочетали и либерала, и консерватора, и державника, и в чем-то вольнодумца. В этом смысле очень интересная фигура. И Трепов быстро достаточно поднялся по ступеням служебной лестницы, заняв в конечном итоге пост петербургского градоначальника. И вот в его обязанности входила в том числе инспекция тюрем.

В. Бойко ― То есть мы говорим о человеке, которого можно, выражаясь современным языком, назвать силовиком до мозга костей.

А. Кузнецов ― Абсолютно. Причем человек он был по всеобщему убеждению не очень большого ума. Такой грубиян. Ну, слуга царю, отец солдатам, причем не по военному ведомству, а скорее по полицейскому.

В. Бойко ― А как же тогда он занял, в общем, в том числе и политическую должность?

А. Кузнецов ― Ну, вот трудно сказать. Вполне возможно, была иллюзия, что в связи со всякими, безусловно, не первыми уже волнениями в Петербурге нужен вот такой вот надежный, не рассуждающий и не одаренный рефлексией человек, который когда понадобится, не будет там лить крокодиловы слезы, а будет отдавать четкие, совершенно не двусмысленные приказы. Думаю, что в этом.

В. Бойко ― А среди его предшественников были такие же силовики как он? Вот как Вы сказали по жандармскому ведомству. Или он на тот момент был первым таким условно жестким исполнителем?

А. Кузнецов ― Нет, жестких исполнителей было много. Не надо думать, что они были только по жандармскому ведомству. Но вот с такой биографией, в которой практически не было чисто военной службы, а была служба вот такая охранительно-полицейская, по-моему, он первый. Вот надо сказать, что вот Федор Анатольевич Кони в своих воспоминаниях о нем пишет как о человеке такого рода, каким я его описал, но при этом говорит, что если сравнить его с его предшественниками и с его последователями, имеется в виду вот на посту петербургского градоначальника, он далеко не худший. То есть были люди более грубые и более примитивные, и более жестокие. Но вот так получилось, что вообще, видимо, в отличие от Москвы, где в это время еще царит князь Владимир, знаменитый Долгоруков, и где вообще гораздо более спокойно, расслабленная обстановка, обстановка в Петербурге, видимо, вот это кресло, оно предполагало именно такие качества. Трепов имел несчастье в тот день с Боголюбовым столкнуться дважды. Сначала он зашел в дворик, где гуляли заключенные. Трепов, я имею в виду. Боголюбов там беседовал с еще одним заключенным. Трепов, видимо, был на взводе по какой-то причине уже с самого, что называется начала.

В. Бойко ― Вы сейчас вернулись в события…

А. Кузнецов ― В события…

В. Бойко ― … предварительного заключения летом 87-го.

А. Кузнецов ― Да, июль 77-го.

В. Бойко ― 1877 года.

А. Кузнецов: 77 ― го года. Трепов начал кричать, что заключенным, находящимся под следствием нельзя общаться друг с другом, на что Боголюбов, видимо, вполне почтительно сказал, что по его делу приговор уже вынесен, поэтому он может общаться с другими заключенными. Трепов это сначала проглотил. Но потом через некоторое время вернулся в этот двор. Опять ему попадается Боголюбов на глаза, и Трепов начинает кричать, что, значит, Боголюбов не снял перед ним шапку. И Боголюбов начинает по этому поводу возражать. Трепов махнул рукой. Свидетелям даже показалось, что он ударил Боголюбова. Ну, как минимум он сбросил с него шапку. И за этим всем наблюдали в окна камер другие заключенные, среди которых было много участников в частности вот этой демонстрации перед Казанским собором. Начинается шум. И Трепов не находит ничего лучше в этой ситуации как приказать Боголюбова высечь.

В. Бойко ― Прежде, чем мы дальше пойдем, еще один вопрос хочу задать. Вот это требование снять шапку, оно скорее все-таки призвано показать, что называется, разницу в положении и в обществе, и в чинах? Или это то, что связано с тюремными порядками, да? Как быть одетым или наоборот раздетым, извините, по форме.

А. Кузнецов ― Насколько я понимаю, это не было регламентированным, но это было повсеместным, что при любом обращении начальника заключенный должен снимать шапку. Вот я не могу, честно сказать, ответить на вопрос, было ли это в каком-то уставе прямо зафиксировано, но в любом случае…

В. Бойко ― Но, так или иначе, это являлось неписанной нормой…

А. Кузнецов ― Безусловно.

В. Бойко ― … учреждений.

А. Кузнецов ― Безусловно. И насколько я понимаю, по сей день является. Но главное, что здесь Трепов не проявил, вот он не проявил чувства ситуации. Он, кстати говоря, сам потом косвенно в этом будет признаваться. Обстановка накалена. Это уже не личное его дело вот сорвать зло на одном заключенном. Уже начинается такая по сути предбунтовая ситуация. И в этой ситуации он вместо того, чтобы как-то найти возможность, ну, просто сделать вид, что ничего не произошло, он идет на ее обострение. В результате Боголюбова высекли. Причем по некоторым свидетельствам вроде бы было приказано дать ему 25 розг, что, в общем, не смертельная, прямо скажем, доза, но вот якобы, сама в частности Засулич будет показывать, что в газетах было напечатано, что его били до тех пор, пока он не перестал кричать, то есть не потерял сознание. Трудно сейчас проверить так это было на самом деле или нет. Но, в общем, эта экзекуция… А дело в том, что вот это прямое нарушение тогдашнего законодательства. В 63-м году был принят закон, отменяющий телесные наказания, сохраняющий в некоторых случаях там крестьянский суд волостной мог приговорить к телесному наказанию.

В. Бойко ― Но в данном случае мы говорим об уже осужденном.

А. Кузнецов ― Осужденного можно было высечь, но в местах отбывания наказания на каторге.

В. Бойко ― Непосредственно на каторге…

Кузнецов: Александр II был человеком, который в себе сочетали и либерала, и консерватора, державника и вольнодумца

А. Кузнецов ― На каторге можно, а в тюрьме нельзя. Одним словом, тут уже нарушение, безусловно. И в конечном итоге действительно это событие вызвало в Петербурге очень большой резонанс. Начинают народники готовить серию акций…

В. Бойко ― Оно вызвало резонанс на тот момент только в народовольческой среде?

А. Кузнецов ― Нет, нет.

В. Бойко ― Или в целом? Об этом писалось в газетах…

А. Кузнецов ― Об этом писалось в газетах. И в частности процесс Засулич, понятно, что среди присяжных не было ни одного человека даже приблизительно народнических взглядов, но процесс Засулич показал, что вот это дело было очень памятно, хотя он будет происходить через 9 месяцев после описываемых событий и повлияет непосредственно. Симпатий на стороне Трепова практически ни у кого не было, даже у людей, вполне принадлежащих к государственному лагерю. И проходит достаточно длительное время. То есть не идет речь ни о каком аффекте. Иногда представляют так: вот девушка молодая, юная, восторженная вот сразу после этого чуть ли не на следующий день она с револьвером приходит, стреляет. Все не так. Во-первых, нет юной, восторженной девушки. Значит, Засулич идет 29-й год. По понятиям того времени это вполне зрелая женщина.

В. Бойко ― И насколько я понимаю, она уже, в общем, вполне укоренившаяся в своих политических взглядах.

А. Кузнецов ― Абсолютно. То есть это вот одна из тех… В народнической среде было много таких людей, юношей и девушек. Это человек абсолютно убежденный в своем деле. Она уже… к этому времени на нее большое досье в полиции. Она уже успела пройти по знаменитому Нечаевскому делу, о котором мы обязательно когда-нибудь сделаем передачу. Интереснейшее дело. И была признана виновной и получила за это ссылку. Затем она попадется на распространении нелегальной литературы, получит более суровую ссылку. Она к этому времени, в общем-то, была уже достаточно хорошо известна в народнической среде. Это, безусловно, человек… Кстати говоря, с Боголюбовым она не была даже знакома. Там потом будут ходить слухи, что она была в него влюблена. Нет, до этого они ни разу не виделись. Возможно, она его фамилию наверняка слышала, но они не были лично знакомы.

В. Бойко ― Ну, то есть с точки зрения тогдашней власти и самодержавия получается, что она, опять же переводя на современный язык, экстремистка…

А. Кузнецов ― Да.

В. Бойко ― … которая уже есть во всех базах, которая уже отбывала сроки.

А. Кузнецов ― Ну, пока она отбывала ссылки, каторги, пока не было…

А. Кузнецов ― Да, да. Она уже бывала судом признана виновной. И она выбирает не женское оружие. Опять же вот из образа влюбленной девушки… Обычно, ну, что? если влюбленная девушка, вот револьверчик дамский типа «Велодог», каким собак велосипедисты отпугивали. Нет, у нее боевое оружие с пулей и стрелявшее пулей большого калибра. И в результате ранение-то Трепову было нанесено довольно серьезное. Почему-то во многих источниках пишут, что ранение в грудь, ну, видимо, это тоже работает на романтическую историю. Нет, ранение было в область таза. Оно перебило… пуля перебила одну из костей, откололо верхушку другой кости. И, в общем, Трепов более месяца находился на постельном режиме, хотя в конце концов он поправился, но врачи признавали это ранение тяжелым.

В. Бойко ― У нас еще немного времени остается как раз, чтобы поподробнее поговорить об обстоятельствах нападения Засулич и картине, и месте преступления.

А. Кузнецов ― Ну, собственно ничего там особенного нет. Это был обычный прием, что называется, населения. Она пришла и когда… Там было еще несколько из служащих и посетителей. В комнате, когда Трепов появился, она выстрелила с близкого расстояния. Врачи указали добросовестно помимо там всех повреждений, которые пуля нанесла, что на коже наличествовал такой вот ожоговый поясок от частичек пороха.

В. Бойко ― Пороховой ожог.

А. Кузнецов ― Пороховой ожог. То есть да, стреляли с расстояния не более полуметра. И вот собственно событие преступления не вызывало никаких сомнений. Засулич была задержана на месте преступления, назвалась сначала другим именем, но достаточно быстро ее настоящее имя было определено. То есть факт… о фактах по сути спорить было не о чем.

В. Бойко ― То есть мы говорим не о каком-то нападении из-за угла на пустынной, ночной улице Петербурга…

А. Кузнецов ― Ни в коем случае.

В. Бойко ― … а о преступлении, которое совершается при свидетелях…

А. Кузнецов ― Полудюжина свидетелей в присутственном месте…

В. Бойко ― Выстрел в упор, грубо говоря.

А. Кузнецов ― С полным пониманием того, что объект покушения – это высокопоставленное должностное лицо. Засулич, в общем, на суде не будет скрывать того, что да, она совершила это преступление. И это, видимо, создаст ту иллюзию у тех, кто организовывал этот процесс, у министра юстиции, у прокуратуры, современным языком ее назовем, петербургской иллюзию того, что дело настолько ясное, что можно его поручить суду присяжных. Невзирая на то, что эти люди, я имею в виду министра юстиции Палена и петербургского прокурора Лопухина, они понимали, что атмосфера, прямо скажем, не для такого процесса. Нехорошая атмосфера. Они понимали, что в петербургском обществе, в том числе не только в революционных или там студенческих кругах, но и среди людей вполне лояльных настроения скорее в пользу Засулич и против Трепова, чем наоборот. И вот только один очень умный, но совершенно не симпатичный мне, но, безусловно, очень умный человек Константин Петрович Победоносцев уже тогда прозорливо скажет, цитирую: «Идти на суд присяжных с таким делом в такую минуту, посреди такого общества как петербургское – это не шуточное дело». Вот, видимо, 1-я ошибка заключалась в том… 1-я ошибка министра юстиции в том, что это дело было вынесено на суд присяжных, хотя имелись формальные основания для того, чтобы эту процедуру обойти и судить обычным классическим, так сказать, коронным судом, создать специальное присутствие, как это делалось, и потом войдет в широчайшую практику. Ну, вот сочли, что, ну, настолько очевидные обстоятельства, что вот…

В. Бойко ― Не прислушались…

А. Кузнецов ― Да, да.

Кузнецов: В этой ситуации он вместо того, чтобы сделать вид, что ничего не произошло, он идет на ее обострение

В. Бойко ― … к Победоносцеву, который, в общем, вряд ли хотел кого-то спровоцировать…

А. Кузнецов ― И вот… Сергей говорит: «Папа Засулич бывал в высоких чинах». Нет, он не бывал в высоких чинах. Он отставной капитан из обедневших польских дворян. Так здесь чего не было, так это блата. Ну, вот. И это, видимо, первая из 3-х главных ошибок, которая будет совершена организаторами этого процесса. Ну, а, видимо, мы уже после перерыва вернемся… то есть не вернемся, а продолжим о 2-й и 3-й ошибках.

В. Бойко ― Да, действительно после новостей середины часа, которые представит Яков Широков, мы перемещаемся уже в зал судебных заседаний, где будем вместе с присяжными разбирать дело Веры Засулич. Это программа «Не так». Оставайтесь с нами.

В. Бойко ― 12 часов и 35 минут. В этой студии по-прежнему Всеволод Бойко и Алексей Кузнецов. Мы обсуждаем дело Веры Засулич. Плюс 7 985 970 45 45 – телефон для ваших смс-сообщений. Вопросы можете обращать к нам. Ну, и я один обращу. Это вопрос от Александра Бастрыкина, автора книги «Тени исчезают в Смольном» совместно с некой Громцевой. Так вот вопрос этот собственно был опубликован в журнале «Дилетант», последний прошлогодний номер. Там опубликована выдержка из публикации Александра Бастрыкина, где пишет он следующее о деле Засулич. Ну, как вы понимаете, книга его посвящена различным громким процессам. «Факт покушения, событие преступления был доказан. Было несомненно установлено и то, что стреляла в потерпевшего именно подсудимая. Она не только этого не отрицала, но и с гордостью подтверждала факт преступного деяния. Но когда присяжных спросили, виновна ли подсудимая, они единодушно ответили «Нет, не виновна». Почему же присяжные оправдали Засулич, а точнее признали ее невиновной?»

А. Кузнецов ― Ну, это собственно главный вопрос. И это в конечном итоге выводит нас на разговор о том, что такое суд присяжных. Значит, суд присяжных. Его идея заключается в том, что любое дело как бы разделено на две стороны: сторона факта и сторона юридической оценки. Задача присяжных дать свое заключение по фактам. Они должны собственно ответить на вопрос, было ли преступление, виновен ли в преступлении, если да, то в какой степени данный там подсудимый или данный там подсудимый. А уже суд дает юридическую квалификацию и выносит непосредственно приговор. Вот в данном случае получилось так, что присяжные взяли на себя не вопросы факта, а вопросы, безусловно, не юридические, потому что в любом законодательстве любой страны мира то, что совершила Вера Засулич, – преступление, а вопросы нравственной оценки. Вот суд присяжных в данном случае – это случай довольно редкий, хотя и не уникальный в истории суда присяжных, в том числе и в России – решил дать нравственную оценку. Почему так получилось? Действительно не симпатизировали Трепову. Причем не симпатизировали в Петербурге самые разные слои населения. И присяжные были довольно разные люди. Кстати говоря, вот 2-я ошибка обвинения организаторов процесса. Прокурор Константин Кессель почему-то – для меня абсолютная загадка – не воспользовался своим правом участия в отборе присяжных.

В. Бойко ― В отборе и правом соответственно отвода.

А. Кузнецов ― Отвода. Совершенно верно. 28 или 29, сейчас я точно не помню, кандидатур было изначально: те, кто явились. И у защиты, и у обвинения было право отвести по 6 присяжных, причем не надо было приводить никаких оснований. Просто отвожу и все. И было такое правило, о котором Кессель не мог не знать, что если какая-то сторона воспользуется этим только частично или вообще не воспользуется, то те присяжные, то количество, которые ей не отведено, переходят другой стороне. То есть когда он не стал отводить присяжных, он мало того, что не устранил тех людей, которые с точки зрения обвинения были ненадежные, так он еще и…

А. Кузнецов ― Он добавил вестов, совершенно верно, адвокату. Я сейчас его назову обязательно. И в результате из 28 защитник отвел 11. Кого он отводил? Он отводил преимущественно купцов. Почему? А потому, что как ни странно, купцы в той ситуации наиболее зависимые от полиции люди. Вот интересно, что чиновники, мелкие чиновники достаточно будут составлять по сути опору вот этого оправдательного жюри присяжных. Их там по разным подсчетам там 6 или 7. Как считать? Ну, в любом случае половина – чиновники. Вот они…

В. Бойко ― То есть мы говорим о том, что, опять же переводя на современный язык, мне так проще, выбирая между представителя госслужбы и мелкого и среднего бизнеса в суде, защитник оставляет именно госслужащих, хотя, казалось бы, нападение совершенно собственно на…

А. Кузнецов ― Совершенно верно. Вот это…

В. Бойко ― … такого же чиновника только высокопоставленного.

А. Кузнецов ― Из главных парадоксов, если любое западный адвокат будет исходить, что представители бизнеса – люди гораздо более свободные в своих суждениях, чем госслужащие, у нас ситуация ровно наоборот. У нас любой купец понимает, что любой частный пристав может его разорить, и поэтому купцы-то как раз… ну, их будет всего два из этих 12 присяжных. А остальные присяжные будут несколько чиновников не очень высокого ранга. Самый высокий там надворный советник соответствует армейскому подполковнику. Будут… И вообще будет один коллежский регистратор. То есть 14-й класс. Будет один дворянин без определенных занятий. Будет один студент. Будет один свободный художник. И вот это жюри присяжных, оно изначально, как я понимаю, к вере Засулич относилось с определенной симпатией. Ну, и, конечно, это звездный час 2-х великих юристов – это Анатолий Федорович Кони, который как раз буквально в день покушения Засулич на Трепова стал председателем петербургского окружного суда. До этого он работал в прокуратуре. Он никогда не был адвокатом. Его очень часто даже в учебных пособиях называют адвокатом, видимо, потому, что по своему юридическому убеждению человек, наверное, был из этого сословия…

В. Бойко ― Как раз тоже возвращаясь к журналу «Дилетант», уже не в архивном номере, а в последнем есть дискуссия на эту тему. И тоже известный современный адвокат Генри Маркович Резник пишет именно об этом, что он, не будучи адвокатом никогда, чрезвычайно уважительно относился к адвокатской деятельности.

А. Кузнецов ― Совершенно верно. И он в высочайшей степени уважительно относился к судейскому сословию вот в хорошем смысле этого слова. Я хочу привести цитату. Когда процесс закончится оправданием, Кони будут очень активно намекать, чтобы он подавал в отставку. Сместить его было нельзя, судьи не сменяемы. И тогда Кони на это сказал: «Если судьи России узнают, что председателя 1-го суда в России, человека, - ну, имеется в виду столичного суда, - человека, имеющего судебного имя, занимающего кафедру, - он был профессором университета, - которого ждет несомненно быстрый успех в адвокатуре, для которого служба далеко не исключительное, неизбежное средство существования, достаточно попугать несправедливым недовольством высших сфер, чтобы он тотчас добровольно с готовностью, угодливой поспешностью отказался от лучшего своего права, приобретенного годами труда и забот, отказался от несменяемости, то что же можно сделать с нами?» И Кони остается именно для того, чтобы показать: не бойтесь судьи, на нашей стороне закон, хватит трепетать от каждого начальственного окрика. Вот человек в этом смысле абсолютно безупречной нравственной профессиональной позиции.

В. Бойко ― Наша слушательница НК, возвращаясь к вопросу о присяжных, спрашивает: «Чиновники оказались свободными, не коррумпированными в процессе. Это фантастично».

А. Кузнецов ― Да, да. Вот фан… Для нас нынешних, к сожалению, это фантастично. И председатель суда был человеком независимым и со своей позицией. Иногда даже говорят, вот Кони все вел к оправдательному приговору. Это абсолютно не так. Кони, судя по всему, вот я внимательно перечитал его записки, когда-то вообще было мое любимое чтение – его мемуары, три книги его мемуаров. Я перечитал. Он явно совершенно не говорит об этом напрямую, но он явно совершенно исходил из того, что приговор будет обвинительный, но заслуживает снисхождения. Это будет давать возможность суду применить сравнительно мягкое наказание. У меня абсолютное сложилось убеждение, что Кони не ожидал оправдательного…

В. Бойко ― Ну, хорошо. Если Кони не ожидал оправдания, тогда главный, кто должен был ожидать оправдания – это собственно защитник…

А. Кузнецов ― Да. И вот наконец…

В. Бойко ― … Засулич. Наконец пришло время его назвать.

А. Кузнецов ― Да, наконец. Мы интриговали, интриговали. Значит, Петр Акимович Александров – человек внешне совершенно не соответствовавший вот уже складывающемуся типажу преуспевающего адвоката. Нервный, желчный, иногда голос его срывался в каких-то истерических нотках, болезненно худощавый, неулыбчивое лицо. Он совершенно, видимо, не обладал вот теми великолепными актерскими данными, которыми обладал там, скажем, Федор Никифорович Плевако. Его голос не был голосом бархатистым таким вот баритоном, завораживающим присяжных. Но это был человек неумолимой логики. Это был человек нравственной позиции. И это был человек, умеющий понять вот, на каких именно струнах следует играть в данном случае…

В. Бойко ― Вот как раз про струны. Я ведь насколько понимаю, вот та самая речь, итоговая, которую он произнес перед тем, как присяжные удалились на вынесение вердикта, она чуть ли там не в юридических институтах изучается до сих пор.

А. Кузнецов ― Я бы ее изучал не только как образец адвокатской речи, но и как образец неудачно выстроенного обвинения. Вот что… Причем Кессель здесь, видимо, не виноват. У меня такое сложилось ощущение, что это политическое решение, принятое на самом верху. Почему-то было решено из процесса вообще убирать всю политику. Вообще. Вот все, бытовое дело. Так сказать, девушка пришла и стреляла в градоначальника. Никакой политики за этим нет. В чем смысл этого? Кстати говоря, Кони тоже в своих мемуарах удивляется. Он говорит, власть до этого выпячивала любую возможность, а сейчас вот так вот. И из-за этого это дало возможность Александрову после очень неяркой, невыразительной обвинительной речи прокурора… Все это опубликовано. Не только речь Александрова. Можно это все прочитать в интернете. Александров произнес довольно сухую по тем временам с литературной точки зрения речь, но в которой он с большим мастерством вывел вот все произошедшее из невозможности для порядочного человека, для его подзащитной, для Веры Засулич, для человека с обостренным чувством справедливости, для человека, что называется, с обнаженными нервами, вот как жить после того, как вот так грубо попираются права твоего товарища, пусть человека, которого ты не знаешь, но ты чувствуешь с ним определенный духовный…

Кузнецов: В любом законодательстве любой страны мира то, что совершила Вера Засулич, – преступление

В. Бойко ― Да, я как раз нашел, готовясь, выдержки из этой речи, и вот что он говорил: «Первый раз является здесь, - подразумевается в суде, - женщина, для которой в преступлении не было личных интересов, личной мести, – женщина, которая со своим преступлением связала борьбу за идею во имя того, кто был ей только собратом по несчастью всей ее молодой жизни. Если этот мотив проступка окажется менее тяжелым на весах общественной правды, если для блага общего, для торжества закона, для общественности нужно призвать кару закона, тогда – да совершится ваше карающее правосудие! Не задумывайтесь! Да, она может выйти отсюда осужденной, но она не выйдет опозоренною, и остается только пожелать, чтобы не повторялись причины, производящие подобные преступления, порождающие подобные преступления». Ну, и, в общем, здесь все дальше про надломленную жизнь, про то, что…

А. Кузнецов ― Я надеюсь…

В. Бойко ― … психологически такой…

А. Кузнецов ― Абсолютно. А дело в том, что на юридическом поле играть было бесполезно. И это Александров прекрасно понимал. И за это памятник ему надо ставить. Он совершенно… И он сумел породить в присяжных ощущение, что они сейчас вынесут не просто вердикт Вере Засулич. Хотя в речи вы этого не найдете, но я абсолютно убежден, что Петр Акимович апеллировал в том числе к такому, ну, в хорошем смысле самолюбию каждого из присяжных: вот у вас есть шанс войти в историю. Вот вы сейчас, если вы вынесете вопреки любому здравому смыслу и всем там уложениям и показаниям, если вы сейчас вынесете оправдательный приговор, ваши имена войдут в историю. И он прав. Вот я могу сейчас перечислить всех 12 присяжных и 2-х запасных. Их имена, так или иначе, вошли в историю. И когда Кони инструктирует присяжных, это обязательный элемент, так называемое резюме, когда он инструктирует их перед тем, как они уйдут в совещательную комнату.

В. Бойко ― Вам предстоит ответить на…

А. Кузнецов ― Вам предстоит ответить на три вопроса. Виновна ли она в том, что она, так сказать, совершила вот это преступление? Если она совершила, то имела ли она заранее обдуманное намерение убить его? И если она имела такое намерение, то все ли она сделала для того, чтобы, значит, добиться этой цели? 2-й и 3-й вопрос естественно имеют смысл в том случае, если присяжные на 1-й отвечают «да», в чем Кони, видимо, не сомневался. Но он присяжным в полном, абсолютно в рамках закона подбрасывал возможность сказать: «Нет, она не все сделала. Нет, она не имела намерения убить. Она имела намерение, так сказать, высказать свое отношение и так далее». А дальше через… после довольно короткого совещания выходят присяжные. И старшина присяжных, надворный советник Александр Иванович Лохов произносит: «Не виновна». И вот я хочу процитировать Анатолия Федоровича Кони из его воспоминаний о реакции: «Крики несдержанной радости, истерические рыдания, отчаянные аплодисменты, топот ног, возгласы «Браво! Ура! Молодцы! Вера! Верочка! Верочка!» - все слилось в один треск, и стон, и вопль. Многие крестились; в верхнем, более демократичном отделении для публики обнимались; даже в местах за судьями усерднейшим образом хлопали. Один особенно усердствовал над самым моим ухом. Я оглянулся. Помощник генерал-фельдцейхмейстера Баранцов, раскраснейвшийся седой толстяк, с азартом бил в ладони. Встретив мой взгляд, он остановился, сконфуженно улыбнулся. Но едва я отвернулся, снова принялся хлопать».

В. Бойко ― Какой слог.

А. Кузнецов ― Слог, безусловно. Но…

В. Бойко ― Атмосфера.

А. Кузнецов ― Атмосфера. Вот эта атмосфера ожидания, очень дорогая сердцу русского в широком смысле этого слова человеку, Достоевский вообще половину своих романов именно об этом написал. Торжество мертвого правосудия – да? – параграф, так сказать, уложение о наказаниях, пункт такой-то и поезжай в Сибирь. А вот торжество той справедливости, которую ждет в суде русский человек, он ждет не буквального правоприменения, он ждет некоего высшего суда. Вот на глазах у них свершился высший суд.

В. Бойко ― Ну, что? Нам пришел еще один вопрос, на который мы очень коротко успеваем ответить, о последствиях этого процесса, по крайней мере, для основных участников. С Кони все понятно. Он испытывал серьезное давление, но не сдавался.

А. Кузнецов ― Да, он уже никогда больше в больших… Он, правда, будет продолжать служить, но…

В. Бойко ― Засулич эмигрирует.

А. Кузнецов ― Засулич попытается. Полиция на следующий день, опротестовав приговор, схватить, но она успеет эмигрировать. И станет потом одной из 1-х русских марксистов в плехановской группе.

В. Бойко ― Кессель и Александров?

А. Кузнецов ― Александров, к сожалению, довольно скоро умрет от болезни в возрасте 50 с небольшим лет. Что касается Кесселя, то он будет продолжать карьеру по прокурорскому ведомству, но не добьется никаких судов. И наконец…

В. Бойко ― Инициаторы процесса?

А. Кузнецов ― А что касается Палена, то очень скоро… Это министр юстиции, граф Пален. Он будет отставлен с формулировкой за недостаточное внимание к процессу Веры Засулич. Когда Александр III вскорости взойдет на престол, то одним из первых мероприятий будут изменены судебные уставы, и впоследствии политические процессы будут уже проходить без участия присяжных. Вот главный вывод, который сделает власть. То есть из этой победы для правосудия последствия будут нехорошие.

В. Бойко ― Ну, что? У нас остается времени как раз на то, чтобы предложить вам темы для следующей передачи.. Оно уже запущено. Я лишь обозначаю эти самые темы. Суд над «кровавой волчицей» Эржбет Батори, Венгрия XVII век. Суд над Жаном Каласом, жертвой религиозного фанатизма, Франция, XVIII век. «Процесс 193-х», так называемое дело о «хождении в народ», Российская империя, третья четверть 19-го…

А. Кузнецов ― Это вот для тех, кому понравилась сегодняшняя передача. Дело предшествовавшее процессу Засулич.

В. Бойко ― Суд над Раулем Вилленом, убийцей Жана Жореса, Франция, 1919. Ну, и, наконец, известное «Дело валютчиков» - дело Рокотова, Файбишенко, Яковлева, 1961 год.

А. Кузнецов ― СССР, разумеется.

В. Бойко ― Да. Выбирайте из этих пяти процессов, о каком вам интереснее будет послушать в эфире программы «Не так» через неделю в то же время. Я напоминаю, историк Алексей Кузнецов сегодня рассказывал о деле Веры Засулич.

А. Кузнецов ― Да, и нам будет интересно рассказать вам о любом из этих пяти дел. Все решаете вы.

В. Бойко ― Алексею Кузнецову будет интересно рассказать, мне, конечно, будет интересно послушать и покивать. Всеволод Бойко, Алексей Кузнецов. Это программы «Не так». Мы с вами прощаемся.

А. Кузнецов ― До следующего воскресенья.

В. Бойко ― Спасибо.

Сегодня в российском юридическом сообществе активно обсуждается идея о сокращении числа присяжных заседателей с 12 до пяти-семи. Весомые аргументы приводят и сторонники реформы, и ее противники. Но и те и другие сходятся в главном: роль присяжных необходимо резко повысить. Дореволюционная практика, ныне во многом забытая, подтверждает значимость этого института судебной власти множеством примеров.

"Родина" решила напомнить о хрестоматийном - процессе по "делу Веры Засулич".

Выстрел

24 января 1878 года молодая женщина, пришедшая на прием к петербургскому градоначальнику Федору Трепову, выстрелила в него из револьвера "бульдог". Пуля попала чиновнику в левый бок, ранение окажется не смертельным...

На допросе выяснилось, что женщину, назвавшуюся при записи на прием Козловой, зовут Верой Засулич. 28-летняя дочь провинциальных дворян рано лишилась отца, получила в Москве диплом учительницы, с юности участвовала в народнических кружках. В кабинете Трепова она оказалась после нашумевшей истории: столичный градоначальник посетил Дом предварительного заключения на Шпалерной, где студент-революционер Боголюбов якобы отказался снять перед ним шапку. Трепов приказал высечь ослушника розгами.

Народовольцы тут же бросили жребий на спичках, кто из них убьет злодея-градоначальника.

Стрелять выпало Вере.

Одни уверяли, что она любовница избитого Боголюбова, другие считали ее опытной киллершей, нанятой "Народной волей"... На самом деле Засулич, некрасивая и робкая, была равнодушна к мужчинам - ее сердце принадлежало освобождению угнетенного народа. Революционер, а позже монархист Лев Тихомиров вспоминал: "Она была по внешности чистокровная нигилистка, грязная, нечесаная, ходила вечно оборванкой, в истерзанных башмаках, а то и вовсе босиком. Но душа у нее была золотая, чистая и светлая, на редкость искренняя".

Адвокат

Невиданная дерзость покушения напугала сановников, решивших как можно скорее провести показательный процесс над террористкой. Причем не политический, а уголовный - в надежде на максимальный (15, а то и 20 лет каторги) срок: присяжные не жаловали убийц, в том числе и несостоявшихся. И это было первой ошибкой власти: хрупкая девушка еще до начала процесса вызвала в обществе больше сочувствия, нежели раненый ею градоначальник. Второй ошибкой стал выбор судьи - 34-летнего Анатолия Кони, одного из отцов судебной реформы и убежденного либерала. Министр юстиции Пален открыто заявил ему, что Засулич должна быть осуждена: "Обвинитель, защитник, присяжные - вздор, все зависит от вас".

Не на того напал...

Кони твердо решил провести суд по новым, прогрессивным законам.

Чувствуя общее настроение, двое юристов поочередно отказались от роли обвинителя. В результате она досталась товарищу столичного прокурора Кесселю по прозвищу Кисель, человеку бесцветному и начисто лишенному ораторских талантов. Зато адвокат был ярок донельзя - 42-летний Петр Александров уже успел прославиться участием в самых громких делах. И еще до первого заседания он одержал принципиальную победу над защитой в выборе присяжных. И адвокат, и обвинитель могли отвести по шесть человек из предложенных 29, но Кессель почему-то уступил свою квоту защитнику. И Александров отвел сразу 11 человек - прежде всего купцов и крупных чиновников, традиционных сторонников власти.

Из оставшихся по жребию были выбраны 12 присяжных, представлявших интеллигенцию и среднее чиновничество - "средний класс", настроенный оппозиционно. Это была третья (и главная) ошибка власти.

Присяжные

Назовем имена двенадцати главных героев процесса Засулич:

надворный советник А. И. Лохов,

надворный советник А. И. Сергеев,

надворный советник К. С. Алексеев,

купец второй гильдии В. А. Якимов,

свободный художник С. Ф. Верховцев,

помощник смотрителя Александро-Невского духовного училища М. Г. Мысловский,

надворный советник П. С. Купинский,

титулярный советник Н. В. Дадонов,

коллежский секретарь Д. П. Петров,

студент А. И. Хализеев,

коллежский регистратор А. А. Джамусов,

дворянин Р. Е. Шульц-Торма.

Об этих людях известно немного. 48-летний Анатолий Ильич Лохов был столоначальником в Министерстве финансов и единственный из присяжных владел собственным домом в центре столицы - неудивительно, что именно его выбрали старостой. 35-летний Сергей Федорович Верховцев управлял отцовской ювелирной мастерской, делавшей церковную утварь. К. Алексеев и А. Джамусов дослужились до статских советников и канули в безвестность после революции. Роман Егорович фон Шульц-Торма принадлежал к прибалтийскому дворянству, умер в независимой Эстонии...

Обеспечив удобный состав присяжных, Александров занялся главной "актрисой" будущего спектакля. Перед открытием суда он пришел к Засулич в тюрьму с картонкой в руках и сказал: "Извините, Вера Ивановна, это я вам мантильку принес". Увидев ее недоуменный взгляд, пояснил: поношенный плащ прибавит симпатий публики. И продолжил: "Наш народ полон предрассудков. Например, принято считать, что кто ногти грызет, тот злой человек, а у вас есть эта привычка. Пожалуйста, воздержитесь на суде, не грызите ногтей". Вера считала эти предосторожности лишними: она была уверена, что ее повесят после "комедии суда". Поэтому плащ на суд не надела. Увидев это, Александров с укором спросил: "Вера Ивановна, а где же мантилья?" "Мне стало так жалко его, - вспоминала она, - что, желая его утешить, я воскликнула: "Зато ногтей грызть не буду!"

Но куда больше защита уповала на некачественно проведенное - спешка! - следствие. Не были допрошены ни родные Засулич (а ведь две ее сестры тоже были революционерками), ни знакомые - даже Маша, с которой они разыграли на спичках Трепова. За рамками следствия остался и вопрос о "бульдоге": кто купил Вере дорогой (21 рубль) револьвер. В отличие от "дамского" браунинга, это серьезное оружие, оно показывает твердое намерение подсудимой убить градоначальника. Обвинение собиралось упирать на это...

Защите предстояло сделать почти невозможное: доказать, что такого намерения не было. А если и было, то жертва виновна в нем не меньше, а то и больше, чем террористка. И все это на глазах у избранного общества.

На небывалый процесс публика буквально ломилась. Было роздано три сотни приглашений. Важностью момента прониклись и присяжные, спросившие Кони накануне первого заседания: не следует ли надеть фраки и белые галстуки? Кони попросил этого не делать.

Опытнейший судья был уверен: Засулич осудят, разве что срок будет небольшим.

Судебное заседание

Заседание открылось 31 марта 1878 года в 11 часов в Петербургском окружном суде на Литейном (здание сожгли в дни Февральской революции). Зал тесно заполнили сенаторы, включая престарелого канцлера Горчакова, губернаторы, судейские чины, светские дамы, писатели. Среди них был Достоевский, сказавший соседу: "Надо бы сказать: иди, ты свободна, но не делай этого в другой раз... А теперь ее, чего доброго, возведут в героини". На Литейном и Шпалерной толпилась молодежь, напряженно ждавшая решения суда...

Судьи заняли места, ввели подсудимую. На вопрос, признает ли она себя виновной, Засулич ответила: "Признаю, что стреляла в генерала Трепова, причем могла ли последовать от этого рана или смерть - для меня было безразлично". Допросили свидетелей, в том числе и о деле Боголюбова, что стало еще одной победой защиты. Подсудимая рассказала свою биографию, подчеркивая "жалостливые" факты - несомненно, по указке адвоката. Далее выступил обвинитель, ожидаемо сказавший о недопустимости самосуда, но так скучно и казенно, что на его выступление никто не обратил внимания.

А затем слово взял адвокат Петр Александров. И перевернул плавное течение процесса.

Он ожидаемо сделал упор не на защите Засулич - как ни крути, она совершила преступление, - а на обличении Трепова. В красках описал истязания Боголюбова, плавно перейдя к подзащитной: она испытала те же унижения и не могла не заступиться за незнакомого студента. Ссылкой на то, что она "натура экзальтированная, нервная, болезненная", адвокат закрыл тему тщательной подготовки убийства, выбора оружия, участия в заговоре сообщников. От всего этого остался один пассаж: "Вдохновенная мысль поэта может не задумываться над выбором слов и рифм для ее воплощения".

И это был приговор халтурно проведенному следствию. О чем не грех помнить и сегодня: суд присяжных - не панацея от неправосудных приговоров...

А еще Александров как бы между делом указал, что Засулич выстрелила градоначальнику не в голову или сердце, а в бок, а потом бросила револьвер - это говорило об отсутствии твердого намерения убить. И завершил речь эффектным финалом: "В первый раз является здесь женщина, для которой в преступлении не было личных интересов, личной мести, - женщина, которая со своим преступлением связала борьбу за идею... Немного страданий может прибавить ваш приговор для этой надломленной, разбитой жизни. Да, она может выйти отсюда осужденной, но она не выйдет опозоренною".

Все ждали выступления Кони - и он, к удивлению многих, подыграл защите!

В своей речи, обращенной к присяжным, он обратил внимание на "внутреннюю сторону деяния Засулич", на то, что "ее желание отомстить еще не указывает на желание убить". И призвал "судить по убеждению вашему, ничем не стесненному, кроме голоса вашей совести". Фактически Кони просил присяжных о снисхождении, что для судьи довольно необычно: "Если вы признаете подсудимую виновною, то вы можете признать ее заслуживающею снисхождения по обстоятельствам дела".

Но даже после этого и сам судья, и большинство присутствующих были убеждены, что Засулич ждет суровый приговор.

Приговор

Присяжные удалились в совещательную комнату, чтобы вынести вердикт по трем вопросам:

1] виновна ли Засулич в покушении на Трепова?

2] хотела ли она при этом лишить его жизни?

3] сделала ли она для этого все, что от нее зависело?

Обстановка тем временем накалялась: в толпе, заполнившей улицу, слышались угрозы, в ход могло пойти оружие. Позже в прессе появилось анонимное письмо якобы одного из присяжных: "Мы при всем негодовании к ее злодеянию вынуждены были оправдать ее... Если бы мы обвинили Засулич, то весьма вероятно, что некоторые из нас были бы перебиты у самого порога суда". Это была очевидная фальшивка: итоги голосования присяжных держались в строгой тайне, никто из радикалов им не угрожал. Скорее речь могла идти о давлении со стороны власти, имевшей немало способов воздействия на чиновников. Но присяжные проявили удивительное упрямство.

Посовещавшись десять минут, они вышли в зал и решительно ответили "невиновна" на все три вопроса.

Едва прозвучал вердикт, в зале началось столпотворение. Все кричали, аплодировали, плакали, обнимались. Генералы и графы, вскочив со своих мест, били в ладоши и восклицали: "Браво!". Александрова окружила толпа, дамы целовали ему руки, называя новым Цицероном. Старый Деспот-Зенович, товарищ министра внутренних дел, доверительно шепнул Кони: "Сегодня счастливейший день моей жизни!"...

По правилам Засулич нужно было освободить тут же в зале, но председатель велел тайно вывести ее через черный ход, чтобы избежать столкновений. Однако жандармы то ли в пику ему, то ли по нерасторопности вытолкнули террористку в самую гущу толпы и усадили в экипаж, чтобы отвезти домой. Ликующие студенты окружили карету, полиция стала их расталкивать. В суматохе студент Сидорацкий выпалил в жандарма из револьвера, промахнулся, ранил курсистку и тут же застрелился сам...

А оправданная террористка скрылась у знакомых, уверенная, что дома ее ждет засада. Действительно, на другой день приговор был опротестован. Но Вера с помощью товарищей уже выехала в Швецию.

Реакция

Власти требовалось отомстить хоть кому-то за понесенное унижение. Князь Мещерский, редактор монархического "Гражданина", писал: "Оправдание Засулич происходило как будто в каком-то ужасном кошмарном сне, никто не мог понять, как могло состояться в зале суда самодержавной империи такое страшное глумление над государственными высшими слугами и столь наглое торжество крамолы". Первым поплатился Кони, которого вынудили подать в отставку с должности председателя окружного суда, а позже оставить судебную деятельность. Следом лишились должностей министр Пален и градоначальник Трепов. Адвоката Александрова ретивые жандармы предлагали уволить и даже посадить в тюрьму, но адвокатура после судебной реформы была независима, и Петр Акимович продолжал защищать противников власти до своей ранней смерти в 1893 году.

А вот присяжным не сделали ничего плохого - чиновники исправно продвигались по службе, у купца не отняли лавку, у ювелира мастерскую. Правда, через месяц после суда из ведения суда присяжных изъяли дела о покушениях на представителей власти. При том что таких дел становилось все больше: оправдание Засулич впервые показало всему миру, что террористический акт может быть оправдан и даже объявлен геройством. В августе 1878 года народник Кравчинский (Степняк) среди бела дня заколол в центре Петербурга шефа жандармов Мезенцева. В следующем году - и тоже на виду у всех - народоволец Александр Соловьев выпалил целую обойму в Александра II, долго гоняясь за ним по Дворцовой площади.

Охота "Народной воли" на императора завершилась разгромом революционного движения. Однако "праздник непослушания", последовавший за выстрелом Засулич, остался в истории напоминанием о роковой слабости власти - "колосса на глиняных ногах".

P.S . Вера Ивановна Засулич быстро разочаровалась в терроре и перешла на позиции марксизма. Однако не приняла и революцию, устроенную большевиками. Отказавшись от льгот новой власти, 69-летняя революционерка умерла в 1919 году в голодном Петрограде. Ее похоронили на Волковом кладбище, через восемь лет рядом похоронят А. Ф. Кони - история любит грустные шутки.

ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ ПОТЕРПЕВШЕГО

Слава и забвение Федора Трепова

Федор Федорович Трепов (1809 - 23.11.1889), Санкт-Петербургский обер-полицмейстер (1866 - 1873) и градоначальник (1873 - 1878), генерал-адъютант (1867) и генерал от кавалерии (1878).

Столичному градоначальнику Трепову установили беспримерно высокое жалованье - 18 033 рубля 70 копеек в год. В это время даже военный министр генерал-адъютант Дмитрий Алексеевич Милютин получал меньше - 15 000 тысяч рублей.

Именно Трепов провел реформу столичной полиции и заметно обновил ее офицерский корпус за счет привлечения на службу энергичных войсковых офицеров, большинство которых он знал лично по предыдущей службе. На содержание полиции стали выделять 910 439 рублей в год, из которых лишь 150 тысяч ассигновывало Государственное казначейство, а остальные деньги давал город. Именно при генерале Трепове 7 ноября 1869 года в Петербурге произведена однодневная перепись населения и столичных домов. Проложена линия водопроводов из центра города на Васильевский остров, Петербургскую и Выборгскую стороны. Открыты Александровский сад возле Адмиралтейства, бульвар на Малой Конюшенной, гостиница "Европейская". Установлены памятники А. С. Пушкину в сквере на Пушкинской улице и Екатерине II в сквере на Невском проспекте.

После того, как в пятницу 31 марта 1878 года суд присяжных оправдал террористку Веру Засулич, оскорбленный градоначальник подал в отставку. Она была принята государем Александром II. Федор Федорович Трепов навсегда покинул Петербург, для которого он сделал так много, и поселился в Киеве. "Трепов... был ранен пулею в левую сторону груди, и пуля по временам опускалась все вниз, по направлению к мочевому пузырю, через что Трепов, в особенности в последние годы, чувствовал сильнейшие боли" 1 .

Был известен таинственно возникшим значительным состоянием, доходившим до 3 миллионов рублей. Девятерых своих детей еще при жизни обеспечил ежегодным доходом от 13 до 15 тысяч рублей. Это состояние породило фантастические сплетни о высоком происхождении Трепова. По недоступным для проверки слухам, ходившим в XIX веке, он был внебрачным сыном великого князя Николая Павловича, будущего Николая I, от одной из фрейлин. По другой версии - внебрачным сыном германского императора Вильгельма I.

1. Новицкий В. Д. Из воспоминаний жандарма // За кулисами политики. 1848-1814. М.: Фонд Сергея Дубова, 2001. С. 362;

ИЗ ИСТОРИИ ВОПРОСА

Женщин не брали в присяжные

Суд присяжных был учрежден в России 20 ноября 1864 года в рамках судебной реформы. Первый процесс с участием присяжных состоялся в Московском Кремле в августе 1866 года, однако во всей империи новые суды заработали только к началу ХХ века. Присяжных, как в Англии, было 12; их выбирали по жребию из мужчин всех сословий, имевших российское подданство и возраст от 25 до 70 лет. Было и еще два важных условия: не меньше двух лет жить в уезде, где проводился суд, и владеть имуществом на определенную - весьма скромную - сумму.

Если в столицах больше половины присяжных составляли дворяне и чиновники, то в провинции большинство составляли крестьяне, часто неграмотные. Власти надеялись, что представители "темного" народа будут твердо защищать в суде старые порядки. Но уже в 1867 году в Петербурге присяжные оправдали мелкого чиновника Протопопова, давшего "в помрачении ума" пощечину самодуру-начальнику.

ЭКСПЕРТИЗА

"Общий вывод, безусловно, на пользу присяжных..."

Об итогах за 30 лет

Введение суда присяжных в стране, только что освобожденной от крепостного права, было весьма смелым шагом. Крепостные отношения во всяком случае по существу своему не могли быть школою для чувства законности ни для крестьян, ни для собственников. А между тем и те, и другие, особливо первые, вчерашние бесправные люди, призывались в большом количестве, чтобы творить суд по внутреннему убеждению совести... Но составители Судебных уставов с доверием отнеслись к духовным силам и к здравому смыслу своего народа. Они решились к только что данным людям сельского сословия гражданским правам присоединить и высокую обязанность быть судьею. Это доверие нашло себе отклик в великодушном сердце законодателя, и смелый шаг был сделан.

С тех пор прошло тридцать лет, и суд присяжных столь глубоко вошел в русскую жизнь, что, несмотря на единичные и временные случаи, вызывавшие против него нарекания, едва ли может серьезно и беспристрастно быть возбуждаем вопрос о его отмене.

О количестве присяжных

И западноевропейская, и наша жизнь не раз выдвигали вопрос о числе присяжных, нужном для решения уголовного дела. Являлось предположение сократить их до девяти и даже до семи, но старое, привычное и традиционное число двенадцать осталось до сих пор непоколебимым. Быть может, и в нашем совещании возникнет такой вопрос... С числом присяжных связано и исчисление их голосов для признания решения состоявшимся в том или другом смысле. Для признания виновности в Англии требуется единогласие, в Германии - 2/3 голосов, у нас абсолютное большинство, против которого в пользу 2/3 раздавались иногда замечания в печати.

Об оправдательном уклоне

Обвинение присяжных в малой репрессии неосновательно. Оно не только не подтверждается цифровыми данными, но в действительности оказывается, что суд присяжных, при сравнении с судом коренным, более репрессивен и устойчив. Оценивая взаимную силу репрессии в суде присяжном и бесприсяжном, надо иметь в виду, что присяжные судят наиболее тяжкие преступления, где зачастую не только для доказательства виновности, но даже для установления состава преступления нужны особые и не всегда успешные усилия со стороны следственной власти, и вовсе не рассматривают дел о формальных преступлениях, где и событие, и виновность никакого вопроса возбуждать не могут.

Оправдательные приговоры присяжных, в которых всегда почти можно отыскать житейскую правду, расходящуюся с правдою формальною, стремящуюся втиснуть жизнь в узкие и устарелые рамки вменения по Уложению о наказаниях, объясняются нередко неумением лиц, ведущих дело и его разрабатывающих на суде, и присутствием в составе присяжных ненадежного элемента, в лице мелких чиновников или значительного числа мелочных торгашей. Устранение этих элементов там, где оно так или иначе произошло, всегда влекло за собою уменьшение поспешных оправданий. По удостоверению бывшего прокурора Виленской судебной палаты, деятельность присяжных в северо-западном крае ныне вполне удовлетворительна, и он не мог бы указать ни одного явно неправильного оправдания приговором присяжных.

О служении совести

В общем, однако, общий вывод безусловно на пользу присяжных. Суд жизненный, имеющий облагораживающее влияние на народную нравственность, служащий проводником народного правосознания, должен не отойти в область преданий, а укрепиться в нашей жизни. Русский присяжный заседатель, особливо из крестьян, относящийся к своему делу, как к делу служения совести, кладущий, по замечанию В.А. Аристова, призывную повестку, сулящую ему тяжелый труд и материальные лишения, за образа, честно и стойко вынес и выносит тот опыт, которому подверг его законодатель.