Мария Минина. Разбор рассказа Леонида Андреева "Бездна"
История создания рассказа. Критика.
Рассказ "Бездна" был напечатан в журнале "Курьер" в январе 1902 года. Он вызвал шок и скандально прославил автора. Критика обрушилась на рассказ, который был назван "образцовой гнусностью". Лев Толстой и его жена также не ободрили его. Софья Андреевна напечатала открытое письмо в "Новом времени", в котором призвала русское общество выступить против "грязи, которую разносит Андреев, наслаждающийся "низостью явлений порочной человеческой жизни". Отзыв Толстого больно задел Андреева. Задумав ответить критике, Андреев хотел написать статью или рассказ "Антибездна", но вместо этого появилось письмо сочиненное им, но подписанное Немовецким. Так выдуманный герой стал будто бы реальным лицом. "Это был чуть ли не первый случай литературной провокации подобного рода", - пишет в свой книге "Горький" Павел Басинский. Это была попытка Андреева оправдаться и или, быть может, еще больше заинтересовать читателя своей персоной. Когда в 1903 году рассказ "Бездна" выходил отдельной книгой в Берлине, он был дополнен этим письмом Немовецкого и письмом Зиночки (вернее, журналиста Жаботинского), которое являлось подражанием "письма Немовецкого".
Некоторые критики называют Андреева писателем страха. Но рассказ "Бездна" - это, на мой взгляд, рассказ не о страхе человека, и не о безнравственности испуганного человека, это рассказ о превышении некой нормы, о патологии человеческих отношений. Пытаясь понять причины, по которым люди совершают описанное в рассказе, найти мотив, по которому Андреев захотел описать это, я даже открыла статью известного психоаналитика Фрома "Анатомия человеческой деструктивности". Должны же быть причины, по которым молодой мужчина в 30 лет, не бывший на каких-то страшных войнах и не попадавший в незаурядно ужасные ситуации, видел мир словно сквозь загрязненные, темные очки, приводя в своих произведениях примеры отклонений человеческой психики.
Фром пишет: "Если мы внимательно рассмотрим индивидуальное и массовое поведение, то мы обнаружим, что сексуальные потребности и голод составляют сравнительно малую долю среди всех прочих мотивов поведения. Стержнем мотивационной сферы человека являются страсти - на рациональном и иррациональном уровне: потребность в любви, нежности, свободе, правде, в сохранении чести и совести. Человеком владеют такие страсти, как жажда власти, жадность, зависть и тщеславие. Эти страсти влекут его по жизни, становятся причиной волнений и тревог..."
Андреев не раз находился на лечении в психиатрических лечебницах и 4 раза покушался на свою жизнь. После окончания юридического факультета он работал в различных судебных учреждениях, сотрудничал с газетой "Курьер" в качестве судебного репортера. Возможно, перед его глазами могли проходить судебные дела похожие на сюжет рассказа "Бездна".
Видимо, Андреева волновали страсти, и он не хотел писать банальные сюжеты, его интересовали неординарные герои. Героем произведения писателя становится тот, у кого хватило мужества преступить грань морали, общепринятого "без страха и сомнения".
После одного из разговоров с М. Горьким Андреев сказал: "...Когда я напишу что-либо особенно волнующее меня,- с души моей точно кора спадает, я вижу себя яснее и вижу, что я талантливее написанного мной. Вот - "Мысль". Я ждал, что она поразит тебя, а теперь сам вижу, что это, в сущности, полемическое произведение, да еще не попавшее в цель". Из этих слов можно сделать вывод, что Андреев в процессе написания словно избавляется от своего душевного неравновесия. Такой "терапевтический" эффект.
Произнося название рассказа - "Бездна", чувствуешь, что это глубокая пропасть, пучина, тьма, гибель, нечто бездонное, попав куда, уже никогда не вернешься. Начинается рассказ, однако, описанием природы, довольно мирным и спокойным, но это только на первый взгляд. Андреев, очень искусно вводит такие детали, на которые можно поначалу не обратить внимание, но которые точно намекают на неоднозначность ситуации. Такими скрытыми деталями являются, например, "канава с пыльными краями", "враждебность изрытого поля", "заброшенные ямы". Можно таковыми назвать и цвета.
Символика цвета
Поначалу автор в основном использует красный цвет. Красный цвет - это символ страсти и агрессии. Он выражает активность и возбуждение, он будоражит все чувства и мысли человека ("красным раскаленным углем пылало солнце", "красный закат выхватил высокий ствол сосны", "золотисто-красным ореолом светились волосы девушки", "губы стали красными почти кровавыми").
Затем по мере приближения неминуемой беды меняется пейзаж, все словно приходит в движение: "Свет погас, тени умерли, все кругом стало бледным, немым и безжизненным тучи клубились, сталкивались, медленно и тяжело меняли очертания разбуженных чудовищ..." Тут же меняются и цвета: теперь преобладают серые и черные оттенки.
Интересно отметить, что серый цвет - это символ логики и порядка. Это неслучайное совпадение, как мне кажется, автор показывает закономерность происходящего, он словно предупреждает героев: посмотрите вокруг, подумайте, куда вы идете, насторожитесь, ведь здесь очень опасно. И пейзаж снова меняется: "И тьма сгущалась так незаметно и вкрадчиво, что трудно было в нее поверить". Описание пейзажа заканчивается тем, что "разбуженное чудовище" поглотило все вокруг. Здесь можно провести параллель с концом самого рассказа: "И черная бездна поглотила его". Черный - это символический аналог белому цвету. Часто служит символом мрака, хаоса, смерти. Черный - это символ бездны, всего необъятного, непонятного и пугающего.
Философский разговор
В рассказ очень неожиданно вставлен разговор о бесконечности. Автор словно дает видение этого явления в противовес бездне. Бесконечность тоже не имеет конца, как и бездна дна, но несет другую смысловую окраску (бесконечное мировое пространство, например). Мы понимаем, что бездна - это владения дьявола, а бесконечность - это владения бога.
Вопрос о бесконечности заводит Зиночка: она говорит, что в детстве, увидев череду телег, приняла их как символ чего-то бесконечного. Интересно, что в телега как символ означает нечто шаткое, колеблющееся, но не страшное. И, тем не менее, девушке страшно вспоминать этот момент, возможно, что это в ней просто говорит страх неизвестности, страх познания. А вот Немовецкий не видит ничего. Может ли это означать, что в его душе нет веры в Бога, нет веры в бесконечность бытия? Зная, чем закончился рассказ, мы можем утверждать, что им владеют страсти, о которых он и сам не догадывается. Может быть, если вера или в данном случае даже страх божий жили бы в его душе, он не впустил бы разрушительные дьявольские силы в свою жизнь.
Вопрос о смерти тоже заводит Зиночка: "Вы могли бы умереть за того, кого любите?". Почему вдруг в момент безмятежный и возвышенный она заговаривает об этом? Двойственность жизни и смерти, шаткость, иллюзорность момента очень тонко показана автором. Зиночка чувствует, что надвигается беда, но не осознает до конца, почему ей страшно. Страшно вспоминать о телегах, страшно слушать тишину, страшно, что заблудились, страшно, что увидели людей. Предчувствие беды тревожит девушку, но она просто не знает, откуда может прийти неизбежное. Ей бы вглядеться в своего спутника повнимательней и почувствовать, что опасность исходит впервую очередь от него. Давайте разберемся с личностью Немовецкого. Андреев очень искусно рисует портрет молодого человека с неустойчивой психикой и с еще не сформировавшимися ценностями мужчины, который должен быть сильным, храбрым, который действительно может умереть за любимого человека или, по крайней мере, защитить девушку. Вместо этого мы видим мальчишку, который ведет себя не просто немужественно, но и совсем уж по-женски: "Он долго боролся, царапался ногтями, как дерущаяся женщина, всхлипывал от бессознательного отчаянья и кусался...". Или: "Он протянул руку, нерабочую руку, тонкую и белую, как у женщины". А вот, что о нем говорит Зиночка: "От чего вы такой бледный и худой? Вы много занимаетесь, да?". "Совсем дохляк парень, даже обидно", - это уже о Немецком говорит пьяный мужик, которого они встретили. "Нужно убить себя, даже если это не сон", - говорит после случившегося с Зиночкой Немовецкий, и вместо этого пользуется ситуацией в своих интересах. Возвращаясь к классификации Фрома, это не просто отклонение от нормы, это предпосылки разрушительной агрессии.
Странно, но пьяные мужики, надругавшиеся над девушкой, выглядят на фоне Немовецкого более понятно и объяснимо: они специально пришли в определенное место, где могли найти доступных женщин и напиться; уровень их развития и образования явно низок, в отличие от интеллектуального уровня Немовецкого; их животная страсть была спровоцирована ситуацией доступности.
Вообще, атмосфера в рассказе нагнетается постепенно, ощущение грозы, предчувствие чего-то страшного к концу становится все явственнее (это ощущение достигается изменениями природы), но завершение, развязка истории все равно поражает своей непредсказуемостью и внезапностью, хотя и автор "подготавливал" нас к чему-то страшному. И эта ужасная концовка просто потрясает, шокирует. Андреев действительно умел произвести впечатление, да такое, чтобы осталось надолго.
Андреев с юности удивлялся нетребовательному отношению людей к жизни, эту нетребовательность он и изобличал. "Придет время, - писал в дневнике Андреев-гимназист, - я нарисую людям потрясающую картину их жизни", и нарисовал. Мысль - объект внимания и основной инструмент автора, обращенного не к потоку жизни, а к размышлениям об этом потоке.
Андреев не относится к числу писателей, у которых многоцветная игра тонов создает впечатление живой жизни, как, например, у А. П. Чехова, И. А. Бунина, Б. К. Зайцева. Он предпочитал гротеск, надрыв, контраст черного и белого. Схожая экспрессивность, эмоциональность отличает произведения Ф. М. Достоевского, любимых Андреевым В. М. Гаршина, Э. По. У него город не большой, а "огромный", его персонажей угнетает не одиночество, а "страх одиночества", они не плачут, а "воют". Время в его рассказах "сжато" событиями. Автор будто опасался быть непонятым в мире слабовидящих и слабослышащих. Кажется, Андрееву скучно в текущем времени, его притягивает вечность, "вечный облик человека", ему важно не изобразить явление, а выразить к нему свое оценочное отношение. Известно, что сочинения "Жизнь Василия Фивейского" (1903) и "Тьма" (1907) написаны под впечатлением рассказанных автору событий, по он совершенно по-своему интерпретирует эти события.
В периодизации творчества Андреева нет сложностей: он всегда рисовал схватку тьмы и света как схватку равносильных начал, но если в ранний период творчества в подтексте его сочинений лежала призрачная надежда на победу света, то к концу творчества этой надежды не стало.
Андреев от природы имел особый интерес ко всему необъяснимому в мире, в людях, в себе; желание заглянуть за границы жизни. Юношей он играл в опасные игры, позволявшие чувствовать дыхание смерти. В "царство мертвых" заглядывают и персонажи его произведений, например Елеазар (рассказ "Елеазар", 1906), получивший там "проклятое знание", убивающее желание жить. Творчество Андреева соответствовало и складывавшемуся тогда в интеллектуальной среде эсхатологическому умонастроению, обострившимся вопросам о закономерностях жизни, сущности человека: "Кто я?", "Смысл, смысл жизни, где он?", "Человек? Конечно, и красиво, и гордо, и внушительно -но конец где?" Эти вопросы из писем Андреева лежат в подтексте большинства его произведений1. Скептическое отношение писателя вызывали все теории прогресса. Страдая от своего неверия, он отвергает религиозный путь спасения: "До каких неведомых и страшных границ дойдет мое отрицание?.. Бога я не прийму..."
Рассказ "Ложь" (1900) заканчивается очень характерным восклицанием: "О, какое безумие быть человеком и искать правды! Какая боль!" Андреевский повествователь часто сострадает человеку, который, образно говоря, падает в бездну и пытается ухватиться хоть за что-нибудь. "В его душе не было благополучия, - рассуждал в воспоминаниях о друге Г. И. Чулков, - он был весь в предчувствии катастрофы". Об том же писал и А. А. Блок, почувствовавший "ужас при дверях", читая Андреева4. В этом падающем человеке было много от самого автора. Андреев часто "входил" в свои персонажи, делил с ними общий, по словам К. И. Чуковского, "душевный тон".
Уделяя внимание социальному и имущественному неравенству, Андреев имел основание называть себя учеником Г. И. Успенского и Ч. Диккенса. Однако он не так, как М. Горький, А. С. Серафимович, Е. Н. Чириков, С. Скиталец, другие "писатели-знаниевцы", понимал и представлял конфликты жизни: не указывал на возможность их решения в контексте текущего времени. Андреев смотрел на добро и зло как на силы извечные, метафизические, воспринимал людей как вынужденных проводников этих сил. Разрыв с носителями революционных убеждений был неизбежен. В. В. Боровский, зачисляя Андреева "по преимуществу" в "социальные" писатели, указал на "неправильное" освещение им пороков жизни. Писатель не был своим ни среди "правых", ни среди "левых" и тяготился творческим одиночеством.
Андреев хотел в первую очередь показать диалектику мысли, чувства, сложный внутренний мир персонажей. Почти всех их больше, чем голод, холод, угнетает вопрос, почему жизнь строится так, а не иначе. Они заглядывают в себя, пытаются разобраться в мотивах своего поведения. Кто бы ни был его герой, у каждого "свой крест", каждый страдает.
"Мне не важно, кто "он", - герой моих рассказов: нон, чиновник, добряк или скотина. Мне важно только одно - что он человек и как таковой несет одни и те же тяготы жизни".
В этих строчках письма Андреева к Чуковскому есть толика преувеличения, его авторское отношение к персонажам дифференцированно, но и правда тоже есть. Критики справедливо сравнивали молодого прозаика с Ф. М. Достоевским - оба художника показывали человеческую душу как поле столкновений хаоса и гармонии. Однако очевидна и существенная разница между ними: Достоевский в конечном итоге, при условии принятия человечеством христианского смирения, предсказывал победу гармонии, тогда как Андреев уже к концу первого десятилетия творчества почти исключил идею гармонии из пространства своих художественных координат.
Пафос многих ранних работ Андреева обусловлен стремлением героев к "другой жизни". В этом смысле примечателен рассказ "В подвале" (1901) об озлобленных людях на дне жизни. Сюда попадает обманутая молодая женщина "из общества" с новорожденным. Она не без основания боялась встречи с ворами, проститутками, но возникшее напряжение снимает младенец. Несчастные тянутся к чистому "нежному и слабому" существу. Бульварную женщину хотели не допустить к ребенку, но она истошно требует: "Дай!.. Дай!.. Дай!.." И это "осторожное, двумя пальцами, прикосновение к плечику" описывается как прикосновение к мечте: "маленькая жизнь, слабая, как огонек в степи, смутно звала их куда-то..." Романтическое "куда-то" переходит у молодого прозаика из рассказа в рассказ. Символом "другой", светлой жизни, иных взаимоотношений может служить сон, елочное украшение, дачная усадьба. Влечение к этому "другому" у персонажей Андреева показано как чувство неосознанное, врожденное, например, как у подростка Сашки из рассказа "Ангелочек" (1899). Этот неприкаянный, полуголодный, на весь мир обиженный "волчонок", которому "временами... хотелось перестать делать то, что называется жизнью", попав случайно на праздник в богатый дом, увидел на рождественской елке воскового ангелочка. Красивая игрушка становится для ребенка знаком "чудного мира, где он жил когда-то", где "не знают о грязи и брани". Она должна принадлежать ему!.. Сашка много терпел, защищая то единственное, что имел, - гордость, по ради ангелочка он падает на колени перед "пренеприятной тетей". И снова страстное: "Дай!.. Дай!.. Дай!.."
Позиция автора этих рассказов, унаследовавшего от классиков боль за всех несчастных, гуманна и требовательна, однако в отличие от своих предшественников Андреев жестче. Он скупо отмеряет обиженным персонажам толику покоя: их радость мимолетна, а надежда призрачна. "Погибший человек" Хижияков из рассказа "В подвале" пролился счастливыми слезами, ему вдруг почудилось, что он "жить будет долго, и жизнь его будет прекрасна", но - завершает свое слово повествователь - у изголовья его "уже усаживалась бесшумно хищная смерть". И Сашка, наигравшись ангелочком, впервые засыпает счастливый, а восковая игрушка в это время тает то ли от дуновения горячей печки, то ли от действия некой фатальной силы: На стене вырезывались уродливые и неподвижные тени..." Присутствие этой силы автор пунктирно обозначает почти в каждом своем произведении. Характерная фигура зла строится на разных явлениях: тени, ночная тьма, природные катаклизмы, неясные характеры, мистические "нечто", "некто" и т.д. "Вот ангелочек встрепенулся, словно для полета, и упал с мягким стуком на горячие плиты". Схожее падение предстоит пережить Сашке.
Переживет падение и мальчик на побегушках из городской парикмахерской в рассказе "Петька на даче" (1899). "Состарившийся карлик", знавший только труд, побои, голод, тоже всей душой стремился в неведомое "куда-нибудь", "в другое место, о котором он не мог ничего сказать". Случайно попав в господскую загородную усадьбу, "вступив в полное согласие с природой", Петька внешне и внутренне преображается, но вскоре роковая сила в лице таинственного хозяина парикмахерской вырывает его из "другой" жизни. Обитатели парикмахерской - марионетки, но описаны достаточно подробно, и только хозяин-кукловод запечатлен в абрисе. С годами роль незримой черной силы в перипетиях сюжетов становится все заметнее.
У Андреева нет или почти нет счастливых финалов, но тьму жизни в ранних рассказах рассеивали проблески света: обнаруживалось пробуждение Человека в человеке. Мотив пробуждения органично связан с мотивом стремления персонажей Андреева к "другой жизни". В "Баргамоте и Гараське" пробуждение испытывают характеры-антиподы, в которых, казалось, навсегда умерло все человеческое. Но за пределами сюжета идиллия пьяницы и городового ("родственника" будочника Мымрецова Г. И. Успенского, классика "шиворотной пропаганды") обречена. В иных типологически схожих произведениях Андреев показывает, как трудно и как поздно просыпается в человеке Человек ("Жили-были", 1901; "Весной", 1902). С пробуждением к андреевским персонажам нередко приходит и осознание своей черствости ("Первый гонорар", 1899; "Нет прощения", 1904).
Очень в этом смысле рассказ "Гостинец" (1901). Малолетний подмастерье Сениста в больнице ждет мастера Сазонку. Тот обещал не оставлять мальчишку "в жертву одиночеству, болезни и страху". Но наступила пасха, Сазонка загулял и забыл свое обещание, а когда пришел, Сениста был уже в мертвецкой. Только смерть ребенка, "как щенка, выброшенного на помойку", открыла мастеру правду о темноте его собственной души: "Господи! - Сазонка плакал <...> подымая руки к небу <...> - Да разве мы не люди?"
О трудном пробуждении Человека говорится и в рассказе "Предстояла кража" (1902). Человек, которому предстояло "быть может, убийство", остановлен жалостью к замерзающему щенку. Высокая цена жалости, "света <...> среди глубокой тьмы..." - вот что важно донести до читателя рассказчику-гуманисту.
Многие персонажи Андреева мучаются от своей обособленности, экзистенциального мироощущения1. Тщетны их нередко экстремальные попытки освободиться от этого недуга ("Валя", 1899; "Молчание" и "Рассказ о Сергее Петровиче", 1900; "Оригинальный человек", 1902). В рассказе "Город" (1902) говорится о мелком чиновнике, подавленном и бытом, и бытием, протекающем в каменном мешке города. В окружении сотен людей он задыхается от одиночества бессмысленного существования, против которого протестует в жалкой, комической форме. Здесь Андреев продолжает тему "маленького человека" и его поруганного достоинства, заданную автором "Шинели". Повествование наполнено участием к человеку, у которого болезнь "инфлуэнцой" - событие года. Андреев заимствует у Гоголя ситуацию защиты страдающим человеком своего достоинства: "Все мы люди! Все братья!" - в состоянии аффекта плачет пьяный Петров. Однако писатель меняет трактовку известной темы. У классиков золотого века русской литературы "маленький человек" подавлен характером, богатством "большого человека". У Андреева материально-социальная иерархия не играет решающей роли: давит одиночество. В "Городе" господа добродетельны, и сами они - те же Петровы, но на более высокой ступени социальной лестницы. Трагедию Андреев видит в том, что индивидуальности не составляют сообщества. Примечательный эпизод: дама из "заведения" встречает смехом предложение Петрова выйти замуж, но понимающе и в страхе "визжит", когда тот заговорил с ней об одиночестве.
У Андреева равно драматично непонимание и межсословное, и внутрисословное, и внутрисемейное. Разобщающая сила в его художественном мире обладает злым юмором, как это представлено в рассказе "Большой шлем" (1899). В течение многих лет "лето и зиму, весну и осень" четыре человека играли в винт, но когда один из них умер, оказалось, что другие не знали, женат ли умерший, где он жил... Более всего компанию поразило, что покойный никогда не узнает о своем везении в последней игре: "у него был верный большой шлем".
Эта сила поражает любое благополучие. Шестилетний Юра Пушкарев, герой рассказа "Цветок под ногою" (1911), рожден в обеспеченной семье, любим, но, подавленный взаимонепониманием родителей, одинок, и лишь "делает вид, что жить на свете очень весело". Ребенок "уходит от людей", спасаясь в вымышленном мире. К взрослому герою по имени Юрий Пушкарев, внешне счастливому семьянину, талантливому летчику, писатель возвращается в рассказе "Полет" (1914). Эти произведения составляют небольшую трагическую дилогию. Радость бытия Пушкарев испытывал лишь в небе, там в его подсознании родилась мечта навсегда остаться в голубом просторе. Роковая сила бросила машину вниз, но сам пилот "на землю... больше не вернулся".
"Андреев, - писал Е. В. Аничков, - заставил нас проникнуться жутким, леденящим сознанием о непроницаемой пропасти, лежащей между человеком и человеком".
Разобщенность порождает воинствующий эгоизм. Доктор Керженцев из рассказа "Мысль" (1902) способен на сильные чувства, но весь свой ум он употребил на замысел коварного убийства более удачливого друга - мужа любимой женщины, а затем на игру со следствием. Он убежден, что владеет мыслью, как фехтовальщик шпагой, но в какой-то момент мысль предает и разыгрывает своего носителя. Ей наскучило удовлетворять "сторонние" интересы. Керженцев доживает свой век в сумасшедшем доме. Пафос этого андреевского рассказа противоположен пафосу лирико-философской поэмы М. Горького "Человек" (1903), этому гимну созидающей силе человеческой мысли. Уже после смерти Андреева Горький вспоминал, что писатель воспринимал мысль как "злую шутку дьявола над человеком". Про В. М. Гаршина, А. П. Чехова говорили, что они будят совесть. Андреев будил разум, точнее, тревогу за его разрушительные потенциальные возможности. Писатель удивлял современников непредсказуемостью, пристрастием к антиномиям.
"Леонид Николаевич, - столикой укоризны писал М. Горький, - странно и мучительно-резко для себя раскапывался надвое: на одной и той же неделе он мог петь миру "Осанна!" и провозглашать ему "Анафема!".
Именно так Андреев вскрывал двуединую сущность человека, "божественное и ничтожное", по определению В. С. Соловьева. Художник снова и снова возвращается к тревожащему его вопросу: какая из "бездн" преобладает в человеке? По поводу относительно светлого рассказа "На реке" (1900) о том, как "всем чужой" человек, поборол в себе ненависть к обижавшим его людям и, рискуя жизнью, спас их в весеннее половодье, М. Горький восторженно писал Андрееву:
"Вы - любите солнце. И это - великолепно, эта любовь - источник истинного искусства, настоящей, той самой поэзии, которая оживляет жизнь"".
Однако вскоре Андреев создает один из самых жутких рассказов в русской литературе - "Бездна" (1901). Это психологически убедительное, художественно выразительное исследование падения человеческого в человеке.
Страшно: чистую девушку распяли "недочеловеки". Но еще страшнее, когда после непродолжительной внутренней борьбы по-звериному ведет себя интеллектуал, любитель романтической поэзии, трепетно влюбленный юноша. Еще чуть-чуть "до того" он и не подозревал, что зверь-бездна таится в нем самом. "И черная бездна поглотила его" - такова финальная фраза рассказа. Одни критики хвалили Андреева за смелый рисунок, другие призывали читателей бойкотировать автора. На встречах с читателями Андреев настойчиво утверждал, что от такого падения не застрахован никто1.
В последнее десятилетие творчества о пробуждении зверя в человеке Андреев говорил значительно чаще, чем о пробуждении Человека в человеке. Очень выразителен в этом ряду психологический рассказ "В тумане" (1902) о том, как ненависть к себе и миру у благополучного студента нашла выход в убийстве проститутки. Во многих публикациях упомянуты слова об Андрееве, авторство которых приписывается Льву Толстому: "Он пугает, а нам не страшно". Но вряд ли с этим согласятся все читатели, знакомые с названными произведениями Андреева, а также с его рассказом "Ложь", написанным за год до "Бездны", или с рассказами "Проклятие зверя" (1908) и "Правила добра" (1911), повествующими об одиночестве человека, обреченного на борьбу за выживание в иррациональном потоке бытия.
Взаимоотношения М. Горького и Л. Н. Андреева - интересная страница истории отечественной литературы. Горький помог Андрееву ступить на литературное поприще, способствовал появлению его произведений в альманахах товарищества "Знание", ввел в кружок "Среда". В 1901 г. на средства Горького вышла первая книга рассказов Андреева, которая принесла автору славу и одобрение Л. Н. Толстого, А. П. Чехова. "Единственным другом" называл Андреев старшего товарища. Однако все это не спрямило их отношений, которые Горький характеризовал как "дружба-вражда" (оксюморон мог родиться при чтении им письма Андреева1).
Действительно, была дружба больших писателей, по словам Андреева, бивших "по одной мещанской морде" самодовольства. Аллегорический рассказ "Бен-Товит" (1903) являет собой пример андреевского удара. Сюжет рассказа движется как бы бесстрастным повествованием о внешне не связанных событиях: у "доброго и хорошего" жителя поселка близ Голгофы болит зуб, а в это же время на самой горе приводят в исполнение решение суда над "каким-то Иисусом". Несчастный Бен-Товит возмущен шумом за стенами дома, он действует ему на нервы. "Как они кричат!" - возмущается этот человек, "не любивший несправедливости", обиженный тем, что никому нет дела до его страданий.
Это была дружба писателей, воспевавших героические, бунтарские начала личности. Автор "Рассказа о семи повешенных" (1908), повествующего о жертвенном подвиге, по более - о подвиге преодоления страха смерти, писал В. В. Вересаеву: "А красив человек - когда он смел и безумен и смертью попирает смерть".
Многие персонажи Андреева объединены духом противления, бунтарство - атрибут их сущности. Они восстают против власти серого быта, судьбы, одиночества, против Создателя, даже если им открывается обреченность протеста. Противление обстоятельствам делает человека Человеком - эта идея лежит в основании философской драмы Андреева "Жизнь Человека" (1906). Смертельно раненый ударами непонятной злой силы Человек проклинает ее у края могилы, зовет на бой. Но пафос противления "стенам" в сочинениях Андреева с годами слабеет, усиливается критическое отношения автора к "вечному облику" человека.
Сначала между писателями возникло непонимание, затем, особенно после событий 1905-1906 гг., - что-то действительно напоминающее вражду. Горький не идеализировал человека, но при этом нередко выражал убеждение, что недостатки человеческой природы в принципе исправимы. Один критиковал "баланс бездн", другой - "бодрую беллетристику". Их пути разошлись, но даже в годы отчуждения Горький называл своего современника "самым интересным писателем... всей европейской литературы". И вряд ли можно согласиться с мнением Горького, что их полемика мешала делу литературы.
В определенной мере суть их разногласий вскрывает сравнение романа Горького "Мать" (1907) и романа Андреева "Сашка Жегулев" (1911). В обоих произведениях речь идет о молодых людях, ушедших в революцию. Горький начинает образностью натуралистической, заканчивает - романтической. Перо Андреева идет в обратном направлении: он показывает, как семена светлых идей революции прорастают тьмой, бунтом, "бессмысленным и беспощадным".
Художник рассматривает явления в перспективе развития, предсказывает, провоцирует, предостерегает. В 1908 г. Андреев закончил работу над философско-психологической повестью-памфлетом "Мои записки". Главный персонаж - характер демонический, преступник, осужденный за тройное убийство, и в то же время искатель правды. "Где же правда? Где же правда в этом мире призраков и лжи?" - вопрошает себя узник, но в итоге новоявленный инквизитор в тяге людей к свободе видит зло жизни, а к железной решетке на тюремном окне, открывшей ему красоту ограниченности, чувствует "нежную благодарность, почти любовь". Он переиначивает известную формулу и утверждает: "Несвобода - осознанная необходимость". Этот "шедевр полемики" смутил даже друзей писателя, поскольку повествователь скрывает свое отношение к убеждениям поэта "железной решетки". Сейчас ясно, что в "Записках" Андреев подошел к популярному в XX в. жанру антиутопии, предсказал опасность тоталитаризма. Строитель "Интеграла" из романа Е. И. Замятина "Мы" в своих записях, по сути, продолжает рассуждения этого персонажа Андреева:
"Свобода и преступление так же неразрывно связаны между собой, как... ну, как движение аэро и его скорость: скорость аэро - 0, и он не движется, свобода человека - 0, и он не совершает преступлений".
Существует ли одна правда "или их, как их минимум, две", грустно шутил Андреев и рассматривал явления то с одной, то с другой стороны. В "Рассказе о семи повешенных" он открывает правду по одну сторону баррикад, в рассказе "Губернатор" - по другую. Проблематика этих произведений косвенно связана с делами революционными. В "Губернаторе" (1905) представитель власти обреченно ожидает исполнения смертного приговора, вынесенного ему народным судом. Толпа забастовщиков "в несколько тысяч человек" пришла к его резиденции. Сначала были выдвинуты невыполнимые требования, а затем начался погром. Губернатор был вынужден приказать открыть стрельбу. Среди убитых были и дети. Повествователь осознает и справедливость народного гнева, и тот факт, что губернатор был вынужден пойти на насилие; он сочувствует и той и другой стороне. Генерал, терзаемый муками совести, в конце концов сам осуждает себя на смерть: он отказывается покинуть город, ездит без охраны, и "Закон-Мститель" настигает его. В обоих произведениях писатель указывает па абсурдность жизни, в которой человек убивает человека, на противоестественность знания человеком часа своей смерти.
Правы были критики, видевшие в Андрееве сторонника общечеловеческих ценностей, внепартийного художника. В целом ряде произведений на тему революции, таких как "В темную даль" (1900), "Марсельеза" (1903), самое главное для автора - показать нечто необъяснимое в человеке, парадокс поступка. Впрочем, "черная сотня" считала его революционным писателем, и, опасаясь ее угроз, семья Андреевых жила некоторое время за границей.
Глубина многих произведений Андреева открылась не сразу. Так случилось и с "Красным смехом" (1904). К написанию этого рассказа автора подтолкнули газетные известия с полей Русско-японской войны. Он показал войну как безумие, порождающее безумие. Свое повествование Андреев стилизует под отрывочные воспоминания сошедшего с ума офицера-фронтовика:
"Это красный смех. Когда земля сходит с ума. она начинает так смеяться. На ней нет ни цветов, ни песен, она стала круглая, гладкая и красная, как голова, с которой сорвали кожу".
Участник Русско-японской войны, автор реалистических записок "На войне" В. Вересаев раскритиковал рассказ Андреева за не соответствие действительности. Он говорил о свойстве человеческой натуры "привыкать" ко всяким обстоятельствам. По произведение Андреева как раз и направлено против человеческой привычки возводить в норму то, что не должно быть нормой. Горький призывал автора "оздоровить" рассказ, уменьшить элемент субъективности, ввести больше конкретики, реалистических изображений войны1. Андреев ответил резко: "Оздоровить - значит уничтожить рассказ, его основную идею... Моя тема: безумие и ужас". Понятно, что автор дорожил философским обобщением, заключенным в "Красном смехе", и его проекцией в грядущие десятилетия.
И уже упомянутый рассказ "Тьма", и повесть "Иуда Искариот" (1907) не были поняты современниками, соотносившими их содержание с социальной ситуацией в России после событий 1905 г. и осудившими автора за "апологию предательства". Они оставили без внимания важнейшую - философскую - парадигму этих произведений.
В рассказе "Тьма" самоотверженный и светлый юноша-революционер, скрывающийся от жандармов, поражен "правдой публичного дома", открывшейся ему в вопросе проститутки Любки: какое он имеет право быть хорошим, если она плохая? Он вдруг понял, что его и его товарищей взлет куплен ценой падения многих несчастных, и заключает, что "если фонариками не можем осветить всю тьму, так погасим же огни и все полезем во тьму". Да, автор осветил позицию анархиста-максималиста, на которую перешел бомбист, но он осветил и "новую Любку", возмечтавшую влиться в ряды "хороших" борцов за другую жизнь. Этот поворот сюжета был опущен критиками, осудившими автора за, как им казалось, сочувственное отображение ренегата2. Но образ Любки, который обошли вниманием и более поздние исследователи, играет важную роль в содержательном плане рассказа.
Повесть "Иуда Искариот" жестче, в ней автор рисует "вечный облик" человечества, не воспринявшего Слова божьего и убившего того, кто его принес. "За нею, - писал А. А. Блок о повести, - душа автора - живая рана". В повести, жанр которой можно определить как "Евангелие от Иуды", Андреев мало что меняет в сюжетной линии, очерченной евангелистами. Он приписывает эпизоды, которые могли иметь место в отношениях Учителя и учеников. Эпизодами отличаются и все канонические Евангелия. При этом андреевский, так сказать, юридический подход к характеристике поведения участников библейских событий открывает драматический внутренний мир "предателя". Этот подход вскрывает предопределенность трагедии: без крови, без чуда воскресения люди не признают Сына Человеческого, Спасителя. Двойственность Иуды, сказавшаяся в его внешности, его метаниях, зеркально отражает двойственность поведения Христа: они оба предвидели ход событий и оба имели основание любить и ненавидеть друг друга. "А кто поможет бедному Искариоту?" - многозначительно отвечает Христос Петру на просьбу помочь ему в силовых играх с Иудой. Христос печально и понимающе клонит голову, услышав слова Иуды, что в другой жизни он первый будет рядом со Спасителем. Иуда знает цену зла и добра в этом мире, болезненно переживает свою правоту. Иуда казнит себя за предательство, без которого не состоялось бы Пришествие: Слово не дошло бы до человечества. Поступок Иуды, который до самого трагического финала надеялся, что люди на Голгофе вот-вот прозреют, увидят и осознают, кого они казнят, - "последняя ставка веры в людей". Автор осуждает все человечество, включая апостолов, за невосприимчивость к добру3. На эту тему у Андреева есть интересная аллегория, созданная одновременно с повестью, - "Рассказ змеи о том, как у нее появились ядовитые зубы". Идеи этих произведений прорастут заключительным сочинением прозаика - романом "Дневник Сатаны" (1919), опубликованным уже после смерти автора.
Андреева всегда привлекал художественный эксперимент, в котором он мог бы свести обитателей мира сущего и жителей мира явного. Достаточно оригинально тех и других он свел в философской сказке "Земля" (1913). Творец шлет на землю ангелов, желая знать нужды людей, но, познав "правду" земли, посланцы "надают", не могут сохранить незапятнанными свои одежды и не возвращаются на небеса. Им стыдно быть "чистыми" среди людей. Любящий Бог понимает их, прощает и с укором смотрит на посланца, посетившего землю, но сохранившего в чистоте свои белые одежды. Сам он не может снизойти на землю, ибо тогда не нужны будут людям небеса. Такого снисходительного отношения к человечеству нет в последнем романе, сводящем обитателей противоположных миров.
Андреев долго примеривался к "бродячему" сюжету, связанному с земными похождениями вочеловечившегося дьявола. Осуществлению давней задумки создать "записки дьявола" предшествовало создание красочной картины: сатана-Мефистофель сидит над рукописью, обмакивает перо в черси-чернильницу1. В конце жизни Андреев увлеченно работал над произведением о пребывании на земле предводителя всех нечистых с очень нетривиальным финалом. В романе "Дневник Сатаны" исчадие ада - персона страдающая. Замысел романа просматривается уже в повести "Мои записки", в образе главного героя, в его размышлениях о том, что самого дьявола со всем его "запасом адской лжи, хитрости и лукавства" человек способен "водить за нос". Идея сочинения могла зародиться у Андреева при чтении "Братьев Карамазовых" Ф. М. Достоевского, в главе о черте, мечтающем воплотиться в наивную купчиху: "Мой идеал - войти в церковь и поставить свечку от чистого сердца, ей-богу так. Тогда предел моим страданиям". Но там, где черт Достоевского хотел найти покой, конец "страданиям". Князь Тьмы Андреева свои страдания только начинает. Важное своеобразие произведения - многомерность содержания: одной стороной роман повернут ко времени его создания, другой - в "вечность". Автор доверяет Сатане высказать свои самые тревожные соображения о сущности человека, по сути, ставит под сомнение многие идеи своих более ранних произведений. "Дневник Сатаны", как заметила давний исследователь творчества Л. Н. Андреева Ю. Бабичева, - это еще и "личный дневник самого автора".
Сатана в обличье убитого им купца и на его же деньги решил поиграть с человечеством. Но средствами пришельца решил завладеть некий Фома Магнус. Он играет на чувствах пришельца к некой Марии, в которой дьявол узрел Мадонну. Любовь преобразила Сатану, ему стыдно за причастность к злу, пришло решение стать просто человеком. Искупая прошлые грехи, он отдает деньги Магнусу, обещавшему стать благодетелем людей. Но Сатана обманут и осмеян: "земная Мадонна" оказывается подставным лицом, проституткой. Фома осмеял дьявольский альтруизм, овладел деньгами, чтобы взорвать планету людей. В конце концов в ученом химике Сатана видит побочного сына своего родного отца: "Тяжело и оскорбительно быть этой штучкой, что называется на земле человеком, хитрым и жадным червячком..." - размышляет Сатана1.
Магнус - тоже фигура трагическая, продукт человеческой эволюции, персонаж, выстрадавший свою мизантропию. Повествователь равно понимает и Сатану, и Фому. Примечательно, что писатель наделяет Магнуса внешностью, напоминающей собственную (в этом можно убедиться, сравнив портрет персонажа с портретом Андреева, написанный И. Е. Репиным). Сатана дает человеку оценку со стороны, Магнус - изнутри, но в главном их оценки совпадают. Кульминация повести пародийна: описываются события ночи, "когда искушался Сатана человеком". Плачет Сатана, увидевший в людях свое отражение, смеются земные "на все готовые черти".
Плач - лейтмотивов произведений Андреева. Льют слезы многие и многие его персонажи, обиженные могущественной и злой тьмой. Плакал божий свет - заплакала тьма, круг замыкается, никому никуда выхода пет. В "Дневнике Сатаны" Андреев вплотную подошел к тому, что Л. И. Шестов назвал "апофеозом беспочвенности".
В начале XX столетия в России, как и во всей Европе, театральная жизнь переживала пору расцвета. Люди творчества спорили о путях развития сценического искусства. В ряде публикаций, прежде всего в двух "Письмах о театре" (1911 - 1913), Андреев представил свою "теорию новой драмы", свое видение "театра чистого психизма" и создал ряд пьес, соответствовавших выдвинутым задачам2. Он провозгласил "конец быту и этнографии" на подмостках, противопоставил "устаревшего" А. II. Островского "современному" А. П. Чехову. Не тот момент драматичен, рассуждает Андреев, когда солдаты расстреливают взбунтовавшихся рабочих, а тот, когда фабрикант бессонной ночью борется "с двумя правдами". Зрелищность он оставляет для площадки кафешантана и кино; сцена театра, по его мнению, должна принадлежать незримому - душе. В старом театре, заключает критик, душа пребывала "контрабандой". В новаторе-драматурге узнается Андреев-прозаик.
Первое сочинение Андреева для театра - романтико-реалистическая пьеса "К звездам" (1905) о месте интеллигенции в революции. Эта тема интересовала и Горького, и некоторое время они совместно работали над пьесой, однако соавторство не состоялось. Причины разрыва становятся понятны при сравнении проблематики двух пьес: "К звездам" Л. Н. Андреева и "Дети солнца" М. Горького. В одной из лучших пьес Горького, рожденной в связи с их общим замыслом, можно обнаружить что-то "андреевское", например в противопоставлении "детей солнца" "детям земли", но немного. Горькому важно представить социальную миги нацию вхождения интеллигенции в революцию, для Андреева главное - соотнести целеустремленность ученых с целеустремленностью революционеров. Примечательно, что персонажи Горького занимаются биологией, их главный инструмент - микроскоп, персонажи Андреева - астрономы, их инструментом является телескоп. Андреев дает слово революционерам, верящим в возможность разрушить все "стены", мещанам-скептикам, нейтралам, находящимся "над схваткой", и у всех них "своя правда". Движение жизни вперед - очевидная и важная идея пьесы - определяется творческой одержимостью личностей, и не важно, отдают ли они себя революции или науке. Но счастливы у него лишь люди, живущие душой и мыслью обращенные к "торжествующей безбрежности" Вселенной. Гармония вечного Космоса противопоставлена безумной текучке жизни земли. Космос пребывает в согласии с истиной, земля изранена столкновением "правд".
У Андреева есть ряд пьес, наличие которых позволило современникам говорить о "театре Леонида Андреева". Этот ряд открывает философская драма "Жизнь Человека" (1907). Другие наиболее удачные работы этого ряда -"Черные маски" (1908); "Царь-Голод" (1908); "Анатэма" (1909); "Океан" (1911). Близки названным пьесам психологические сочинения Андреева, например такие как "Собачий вальс", "Самсон в оковах" (обе - 1913-1915), "Реквием" (1917). Драматург называл свои сочинения для театра "представлениями", подчеркивая тем самым, что это не отображение жизни, а игра воображения, зрелище. Он доказывал, что на сцене общее важнее частного, что тип говорит больше, чем фотография, а символ красноречивее типа. Критики отмечали найденный Андреевым язык современного театра - язык философской драмы.
В драме "Жизнь Человека" представлена формула жизни; автор "освобождается от быта", идет в направлении максимальной обобщенности1. В пьесе два центральных персонажа: Человек, в лице которого автор предлагает видеть человечество, и Некто в сером, именуемый Он, - нечто, соединяющее в себе человеческие представления о верховной сторонней силе: Бог, рок, судьба, дьявол. Между ними - гости, соседи, родственники, добряки, злодеи, мысли, эмоции, маски. Некто в сером выступает вестником "круга железного предначертания": рождение, бедность, труд, любовь, богатство, слава, несчастья, бедность, забвение, смерть. О быстротечности человеческого пребывания в "железном круге" напоминает свеча, горящая в руках таинственного Некто. В представлении участвуют персонажи, знакомые по античной трагедии, - вестник, мойры, хор. При постановке пьесы автор требовал от режиссера избегать полутонов: "Если добр, то, как ангел; если глуп, то, как министр; если безобразен, то так, чтобы дети боялись. Резкие контрасты".
Андреев стремился к однозначности, аллегоричности, к символам жизни. Символов в символистском смысле у него нет. Это манера рисовальщиков лубочных картинок, художников-экспрессионистов, иконописцев, отображавших земной путь Христа в квадратиках, окаймленных единым окладом. Пьеса трагическая и героическая одновременно: несмотря на все удары сторонней силы, Человек не сдается, и у края могилы бросает перчатку таинственному Некто. Финал пьесы схож с финалом повести "Жизнь Василия Фивейского": персонаж сломлен, но не побежден. А. А. Блок, смотревший пьесу в постановке В. Э. Мейерхольда, в рецензии отметил неслучайность профессии героя - он, несмотря ни на что, созидатель, архитектор.
""Жизнь человека" - яркое доказательство того, что Человек есть человек, не кукла, не жалкое существо, обреченное тлению, но чудесный феникс, преодолевающий "ледяной ветер безграничных пространств". Тает воск, но не убывает жизнь".
Своеобразным продолжением пьесы "Жизнь Человека" видится пьеса "Анатэма". В этой философской трагедии вновь появляется Некто, ограждающий входы, - бесстрастный и могучий хранитель врат, за которыми простирается Начало начал, Великий Разум. Он хранитель и слуга вечности-истины. Ему противостоит Анатэма, дьявол, проклинаемый за бунтарские намерения узнать истины
Вселенной и сравняться с Великим Разумом. Злой дух, трусливо и напрасно увивающийся у ног хранителя, - фигура по-своему трагическая. "Все в мире хочет добра, - размышляет проклятый, - и не знает, где найти его, все в мире хочет жизни - и встречает только смерть..." Он доходит до сомнений в существовании Разума во Вселенной: не Ложь ли имя этой разумности? От отчаяния и злобы, что не удается познать правду по ту сторону врат, Анатэма пытается познать правду по эту сторону врат. Он ставит жестокие эксперименты над миром и страдает от неоправданных ожиданий.
Основная часть драмы, повествующая о подвиге и смерти Давида Лейзера, "любимого сына бога", имеет ассоциативную связь с библейским сказанием о смиренном Иове, с евангельской историей об искушении Христа в пустыне. Анатэма решил проверить истинность любви и справедливости. Он наделяет Давида огромными богатствами, подталкивает его на сотворение "чуда любви" к ближнему, способствует становлению магической власти Давида над людьми. Но дьявольских миллионов не хватает для всех страждущих, и Давид, как предатель и обманщик, побит камнями возлюбленным народом насмерть. Любовь и справедливость обернулись обманом, добро - злом. Эксперимент поставлен, но Анатэма не получил "чистого" результата. Перед смертью Давид не проклинает людей, а жалеет, что не отдал им последнюю копейку. Эпилог пьесы повторяет ее пролог: врата, молчаливый страж Некто и ищущий истины Анатэма. Кольцевой композицией пьесы автор говорит о жизни как о бесконечной борьбе противоположных начал. Вскоре после написания пьеса в постановке В. И. Немировича-Данченко с успехом шла в МХТ.
В творчестве Андреева воедино слились художественные и философские начата. Его книги питают эстетическую потребность и будят мысль, тревожат совесть, пробуждают сочувствие к человеку и опасение за его человеческую составляющую. Андреев настраивает на требовательный подход к жизни. Критики говорили о его "космическом пессимизме", но трагическое у него напрямую не связано с пессимизмом. Вероятно, предвидя неверное понимание своих произведений, писатель не раз утверждал, что если человек плачет, то это не значит, что он пессимист и жить ему не хочется, и наоборот, не всякий, кто смеется, оптимист и ему весело. Он относился к категории людей с обостренным чувством смерти в силу равно обостренного чувства жизни. О страстной любви Андреева к жизни писали близко знавшие его люди.
«Я настоящий в своих произведениях» Леонид Андреев
Биография, безусловно, влияет на внутренний мир, мировоззрение и нравственные принципы любого автора. Но куда важнее раскрыть идеи и взгляды писателя через его творчество. Произведения расскажут больше, нежели любое, пусть и любопытное, скандальное пятно из жизни. Леонид Николаевич Андреев знал толк в человеческой психологии. Даже в самом маленьком рассказе можно обнаружить хитро сплетенную паутину, где нити — человеческие страсти.
Все произведения Андреева обладают огромной очистительной силой. Редкий автор может довести читателя до катарсиса. В творческом арсенале Леонида Николаевича совершенно точно найдется что-то, что затронет именно вас.
Главными героями в его произведениях, как правило, выступают обычные люди. Например, один из знаменитых рассказов «Баргамот и Гараська» посвящен идее высшего гуманизма. Рассказ о человечности и взаимовыручке. О том, как важно в каждом человеке видеть человека независимо от его пороков. Мы являемся пленники стереотипов, для нас пьяница — не человек вовсе, а «прореха на теле человеческом». Мы редко проявляем интерес к проблемам другого, живем по общему принципу разумного эгоизма и беспокоимся только «о своей рубашке». А Леонид Андреев с помощью этого текста пытается прокричать и донести одну из главных заповедей Бога: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя».
Герои рассказа «Баргамот и Гараська» имели реальных прототипов. Автор использует и прием «говорящих фамилий». Фамилия городового Баргамотов характеризует его внешний облик, как и прозвище (бергамот — один из наиболее распространенных сортов груш в России).
Генезис этого произведения возник из предложения секретаря редакции М. Д. Новикова написать пасхальный рассказ для газеты «Курьер». «Баргамот и Гараська» растрогал и восхитил М. Горького, который сразу же после прочтения рассказа, написал В. С. Миролюбову, издателю «журнала для всех»:
«…вот вы бы поимели в виду этого Леонида! Хорошая у него душа, у черта! Я его, к сожалению, не знаю, а то бы тоже к вам направил»
Мастерски Андреев овладел приемом реалистов – детализацией.
«Маленькая, покосившаяся хибарка, в которой обитал Баргамот…и которая с трудом вмещала его грузное тело, трясясь от дряхлости и страха за свое существование, когда Баргамот ворочался»
Особое внимание Андреев в своих произведения уделяет портретам. Они чаще всего имеют вид коротких набросков, отличающихся колкостью и меткостью. Так, например, очень ярко, с особой точностью, обрисован Гараська: «физиономия хранила на себе вещественные знаки вещественных отношений к алкоголю и кулаку ближнего»; «невыносимо дрожат эти заскорузлые пальцы с большими грязными ногтями».
Поэтический язык Леонида Николаевича неподражаем и имеет свои уникальные отличительные черты. Эпитет — нечастый гость в текстах автора, а вот сравнение является излюбленным приемом Андреева: «не человек, а язва»; «упал лицом на землю и завыл, как бабы воют по покойнике». Встречается и метафора: «В голове Гараськи блеснула соблазнительная мысль – навострить от Баргамота лыжи, но хоть голова его и прояснела от необыкновенного положения, зато лыжи находились в самом дурном состоянии».
Леонид Андреев удивительно легко может описать, как психологию взрослого запутавшегося человека, так и маленького ребенка. Ему запросто удается поставить себя на место маленького человека и описать весь вихрь его уже «недетских переживаний». У писателя есть несколько рассказов, написанных от лица ребенка.
Анализ рассказа Андреева «Валя»
Рассказ «Валя» (изначально заглавие было «Мать. Из мира детей») повествует о сложной детской психологии, о взрослении, о взаимопонимании. «Мать не та, что родила, а та, что вырастила» — глубокая мысль, которую доносит автор через характер маленького мальчика. А также идея неотвратимости судьбы и необходимости смирения перед лицом безысходности. Особый интерес представляет образ ребенка. Любопытен тот факт, что когда Андреев создавал характер и описание Вали, использовал в качестве прообраза свои детские фотографии. Автор охотно примерил на себя образ мальчика, сумел проникнуть в мысли, которые, возможно, таились в его собственной душе, когда он был ребенком.
Валя имел «общий вид строгой серьезности», рассудительный ребенок, не играющий с другими детьми, его лучший друг – книга. Он чутко реагирует на изменения атмосферы внутри семьи.
История, которую изобразил Л. Н. Андреев, до боли знакома многим. Обыденный сюжет, пропущенный через необычайно чувствительную психику автора, приобретает необычные черты, характерные детали.
Произведения Андреева «цепкие». Он хватает читателя за душу своей неординарностью, умением превратить простой сюжет в нечто глубокое, даже философское. Особое внимание стоит обратить на его язык и фигуры речи. Сравнения преобладают в тексте: «женщина окинула его взглядом, который словно фотографирует человека»; «она тотчас ушла в себя и потемнела, как потайной фонарь, в котором внезапно задвинули крышку»; «острый, как нож, смех»; «лицо мальчика было такое же белое, как те подушки, на которых он спал». Более того, мальчик на протяжении всего рассказа сравнивает маму с «бедной русалочкой» из сказок Х. К. Андерсена.
Невозможно не обратить внимание и на яркую цветопись в текстах Андреева: «багровая пляска при свете факелов»; «огненные языки в красных облаках дыма»; «человеческая кровь и мертвые белые головы с черными бородами», «розовая лысина».
Анализ рассказа Андреева «Цветок под ногой»
В другом рассказе «цветок под ногой» автор пишет от лица 6-его Юры. Произведение об ошибках и невнимательности взрослых. Юрочка не может не любить маму, для которой гости важнее сына, которая спешит на свидание с возлюбленным втайне от отца. Мальчик становится свидетелем ее безрассудств, но молчит. Ребенок многого еще не понимает, но уже инстинктивно ощущает, как правильно и должно поступить. Дети всегда чувствуют напряжение между родителями. Юрочка, словно цветок, который никто на именинах не замечает. Он под ногою матери. А все, что под ногою, часто мешает. Он по детской внимательности обращает внимание на каждую пылинку этого огромного таинственного мира, в то время, как он сам едва заметен на фоне родительских проблем.
В данном произведении Андреев использует такой троп, как олицетворение: «страшно становилось за судьбу праздника»; «день бежал так быстро, как кошка от собаки» (оно же и сравнение); «всюду легла ночь, заползала в кусты».
Присутствует и звукопись:
«звуки все сразу били в него, рычали, гремели, ползали, как мурашки по ногам».
Анализ рассказа Андреева «Бездна»
Совершенно иного сорта рассказ Андреева «Бездна». Внутренний конфликт главного героя Немовецкого привел к внешнему конфликту среди писателей. Этот рассказ по праву считается самым скандальным и эпатажным во всем творчестве автора. «Читают взасос,- писал Андреев М. Горькому – номер из рук в руки передают, но ругают! Ах, как ругают». Многие сравнивали Андреева с Мопассаном: «создал в погоне за оригинальностью «образцовую гнусность», произвел выстрел по человеческой природе».
Главной задачей автора было изображение подлецки-благородной человеческой природы. Идею рассказа Леонид Николаевич объяснил так: «Можно быть идеалистом, верить в человека и конечное торжество добра, и с полным отрицанием относиться к тому современному духовному существу без перьев, которое овладело только внешними формами культуры, а по существу в значительной доле своих инстинктов и побуждений остался животным…пусть ваша любовь будет также чиста, как и ваши речи о ней, престаньте травить человека и немилосердно травите зверя».
Л. Н. Толстой негативно отзывался почти обо всей прозе Леонида Андреева, но читал каждое новое его произведение. Лев Николаевич и его жена пришли в ужас, когда прочитали «Бездну», в связи с чем и последовала очередная критическая волна. Вот что написал Андреев по этому поводу критику А. А. Измайлову:
«Читали, конечно, как обругал меня Толстой за «Бездну»? Напрасно это он – «Бездна» родная дочь его «Крейцеровой сонаты», хоть о побочная…Вообще попадает мне за «Бездну»,- а мне она нравится».
Ход за ходом, мысль за мыслью автор ведет нас к эпатирующему финалу. Нагнетание обстановки идет на протяжении всего произведения через подробные описания природы (если автор описывает природу, значит он, скорее всего, стремится к проведению параллельной связи с человеческой душой). А также благодаря четким характеристикам, например, описание глаз одного из насильников: «возле самого лица встретил страшные глаза. Они были так близко, точно он смотрел на них сквозь увеличительное стекло и ясно различал красные жилки на белке и желтоватый гной на ресницах».
В данном рассказе цветопись играет не последнюю роль: «красным раскаленным углем пылало солнце»; «красный закат выхватил высокий ствол сосны»; «багровым налетом покрылась впереди дорога»; «золотисто-красным ореолом светились волосы девушки»; «вспоминали чистых, как белые лилии, девушек» (еще с давних времен цветок лилии считается символом чистоты и невинности).
Корней Чуковский в своих публицистических работах, посвящённых творчеству Леонида Андреева, особое внимание обратил на кричащие образные заголовки и на цветопись. У Андреева преобладают черные, красные и белые оттенки. Мы часто даже и не обращаем внимания на это в тексте, но подсознание работает за нас. Так, например, черный почти всегда ассоциируется с чем-то темным и даже траурным. Красный также вызывает, как правило, паническое настроение, ибо сразу возникает образ крови. Белый, наоборот, вызывает положительные эмоции, поскольку ассоциируется с чем-то светлым и чистым. Цветопись помогает Леониду Андрееву нажимать на нужные струны читательской души, выдавливая тоску, скорбь и меланхолию. А также благодаря игре с цветом автору удается полностью реализовать в тексте прием антитезы.
«И, главное, как удивительно! — в каждую данную минуту мир окрашен у него одной краской, только одной, и когда он пишет о молоке – весь мир у него молочный, а когда о шоколаде, — весь мир шоколадный, — и шоколадное солнце с шоколадного неба освещает шоколадных людей, — о, дайте ему любую тему, и она станет его воздухом, его стихией, его космосом»
Добрую часть своих произведений Леонид Николаевич написал ночью, за что его прозвали «певцом сумерек ночных». Многие критики из-за некоторой схожести тем и декадентского настроения сравнивают Андреева с Эдгаром По, с этой «планетой без орбит», но уже на сегодняшний день ясно видно, что это слишком поверхностное сравнение.
Тематика произведений Андреева очень разнообразна. Кажется, любая тема ему по плечу: война, голод, мысль, смерть, вера, добро, власть и свобода. «Такова психология афишного гения: он меняет свои темы, как Дон-Жуан – женщин, но всякой он отдается до конца».
Шекспир сказал: «весь мир театр…», Андреев напишет: «весь мир тюрьма» («Мои записки»), «весь мир сумасшедший дом» («Призраки»). У Леонида Николаевича каждое произведение – это отдельный мир.
Леонид Николаевич Андреев один из самых интересных и необычных авторов. Он хорошо разбирался в человеческой психологии и знал не понаслышке, что такое «диалектика души». К нему относились по-разному его современники: кто-то просто не понимал, другие недолюбливали. А. А. Блок 29 октября 1919 г. в «Памяти Леониду Андрееву» напишет:
«Знаю о нем хорошо одно, что главный Леонид Андреев, что жил в писателе Леониде Николаевиче, был бесконечно одинок, не признан и всегда обращен в провал черного окна, которое выходит в сторону островов и Финляндии, в сырую ночь, в осенний ливень, который мы с ним любили одной любовью. В такое окно и пришла к нему последняя гостья в черной маске — смерть».
Троцкий же напишет:
Интересно? Сохрани у себя на стенке!«Андреев – реалист. Но его правда – не правда конкретного протоколизма, а правда психологическая. Андреев, употребляя выражение старой критики, «историограф души» и притом души преимущественно в моменты острых кризисов, когда обычное становится чудесным, а чудесное выступает, как обычное…».
Мария Минина. Разбор рассказа Леонида Андреева "Бездна"
История создания рассказа. Критика.
Рассказ "Бездна" был напечатан в журнале "Курьер" в январе 1902 года. Он вызвал шок и скандально прославил автора. Критика обрушилась на рассказ, который был назван "образцовой гнусностью". Лев Толстой и его жена также не ободрили его. Софья Андреевна напечатала открытое письмо в "Новом времени", в котором призвала русское общество выступить против "грязи, которую разносит Андреев, наслаждающийся "низостью явлений порочной человеческой жизни". Отзыв Толстого больно задел Андреева. Задумав ответить критике, Андреев хотел написать статью или рассказ "Антибездна", но вместо этого появилось письмо сочиненное им, но подписанное Немовецким. Так выдуманный герой стал будто бы реальным лицом. "Это был чуть ли не первый случай литературной провокации подобного рода", - пишет в свой книге "Горький" Павел Басинский. Это была попытка Андреева оправдаться и или, быть может, еще больше заинтересовать читателя своей персоной. Когда в 1903 году рассказ "Бездна" выходил отдельной книгой в Берлине, он был дополнен этим письмом Немовецкого и письмом Зиночки (вернее, журналиста Жаботинского), которое являлось подражанием "письма Немовецкого".
Некоторые критики называют Андреева писателем страха. Но рассказ "Бездна" - это, на мой взгляд, рассказ не о страхе человека, и не о безнравственности испуганного человека, это рассказ о превышении некой нормы, о патологии человеческих отношений. Пытаясь понять причины, по которым люди совершают описанное в рассказе, найти мотив, по которому Андреев захотел описать это, я даже открыла статью известного психоаналитика Фрома "Анатомия человеческой деструктивности". Должны же быть причины, по которым молодой мужчина в 30 лет, не бывший на каких-то страшных войнах и не попадавший в незаурядно ужасные ситуации, видел мир словно сквозь загрязненные, темные очки, приводя в своих произведениях примеры отклонений человеческой психики.
Фром пишет: "Если мы внимательно рассмотрим индивидуальное и массовое поведение, то мы обнаружим, что сексуальные потребности и голод составляют сравнительно малую долю среди всех прочих мотивов поведения. Стержнем мотивационной сферы человека являются страсти - на рациональном и иррациональном уровне: потребность в любви, нежности, свободе, правде, в сохранении чести и совести. Человеком владеют такие страсти, как жажда власти, жадность, зависть и тщеславие. Эти страсти влекут его по жизни, становятся причиной волнений и тревог..."
Андреев не раз находился на лечении в психиатрических лечебницах и 4 раза покушался на свою жизнь. После окончания юридического факультета он работал в различных судебных учреждениях, сотрудничал с газетой "Курьер" в качестве судебного репортера. Возможно, перед его глазами могли проходить судебные дела похожие на сюжет рассказа "Бездна".
Видимо, Андреева волновали страсти, и он не хотел писать банальные сюжеты, его интересовали неординарные герои. Героем произведения писателя становится тот, у кого хватило мужества преступить грань морали, общепринятого "без страха и сомнения".
После одного из разговоров с М. Горьким Андреев сказал: "...Когда я напишу что-либо особенно волнующее меня,- с души моей точно кора спадает, я вижу себя яснее и вижу, что я талантливее написанного мной. Вот - "Мысль". Я ждал, что она поразит тебя, а теперь сам вижу, что это, в сущности, полемическое произведение, да еще не попавшее в цель". Из этих слов можно сделать вывод, что Андреев в процессе написания словно избавляется от своего душевного неравновесия. Такой "терапевтический" эффект.
Произнося название рассказа - "Бездна", чувствуешь, что это глубокая пропасть, пучина, тьма, гибель, нечто бездонное, попав куда, уже никогда не вернешься. Начинается рассказ, однако, описанием природы, довольно мирным и спокойным, но это только на первый взгляд. Андреев, очень искусно вводит такие детали, на которые можно поначалу не обратить внимание, но которые точно намекают на неоднозначность ситуации. Такими скрытыми деталями являются, например, "канава с пыльными краями", "враждебность изрытого поля", "заброшенные ямы". Можно таковыми назвать и цвета.
Символика цвета
Поначалу автор в основном использует красный цвет. Красный цвет - это символ страсти и агрессии. Он выражает активность и возбуждение, он будоражит все чувства и мысли человека ("красным раскаленным углем пылало солнце", "красный закат выхватил высокий ствол сосны", "золотисто-красным ореолом светились волосы девушки", "губы стали красными почти кровавыми").
Затем по мере приближения неминуемой беды меняется пейзаж, все словно приходит в движение: "Свет погас, тени умерли, все кругом стало бледным, немым и безжизненным тучи клубились, сталкивались, медленно и тяжело меняли очертания разбуженных чудовищ..." Тут же меняются и цвета: теперь преобладают серые и черные оттенки.
Интересно отметить, что серый цвет - это символ логики и порядка. Это неслучайное совпадение, как мне кажется, автор показывает закономерность происходящего, он словно предупреждает героев: посмотрите вокруг, подумайте, куда вы идете, насторожитесь, ведь здесь очень опасно. И пейзаж снова меняется: "И тьма сгущалась так незаметно и вкрадчиво, что трудно было в нее поверить". Описание пейзажа заканчивается тем, что "разбуженное чудовище" поглотило все вокруг. Здесь можно провести параллель с концом самого рассказа: "И черная бездна поглотила его". Черный - это символический аналог белому цвету. Часто служит символом мрака, хаоса, смерти. Черный - это символ бездны, всего необъятного, непонятного и пугающего.
Философский разговор
В рассказ очень неожиданно вставлен разговор о бесконечности. Автор словно дает видение этого явления в противовес бездне. Бесконечность тоже не имеет конца, как и бездна дна, но несет другую смысловую окраску (бесконечное мировое пространство, например). Мы понимаем, что бездна - это владения дьявола, а бесконечность - это владения бога.
Вопрос о бесконечности заводит Зиночка: она говорит, что в детстве, увидев череду телег, приняла их как символ чего-то бесконечного. Интересно, что в телега как символ означает нечто шаткое, колеблющееся, но не страшное. И, тем не менее, девушке страшно вспоминать этот момент, возможно, что это в ней просто говорит страх неизвестности, страх познания. А вот Немовецкий не видит ничего. Может ли это означать, что в его душе нет веры в Бога, нет веры в бесконечность бытия? Зная, чем закончился рассказ, мы можем утверждать, что им владеют страсти, о которых он и сам не догадывается. Может быть, если вера или в данном случае даже страх божий жили бы в его душе, он не впустил бы разрушительные дьявольские силы в свою жизнь.
Вопрос о смерти тоже заводит Зиночка: "Вы могли бы умереть за того, кого любите?". Почему вдруг в момент безмятежный и возвышенный она заговаривает об этом? Двойственность жизни и смерти, шаткость, иллюзорность момента очень тонко показана автором. Зиночка чувствует, что надвигается беда, но не осознает до конца, почему ей страшно. Страшно вспоминать о телегах, страшно слушать тишину, страшно, что заблудились, страшно, что увидели людей. Предчувствие беды тревожит девушку, но она просто не знает, откуда может прийти неизбежное. Ей бы вглядеться в своего спутника повнимательней и почувствовать, что опасность исходит впервую очередь от него. Давайте разберемся с личностью Немовецкого. Андреев очень искусно рисует портрет молодого человека с неустойчивой психикой и с еще не сформировавшимися ценностями мужчины, который должен быть сильным, храбрым, который действительно может умереть за любимого человека или, по крайней мере, защитить девушку. Вместо этого мы видим мальчишку, который ведет себя не просто немужественно, но и совсем уж по-женски: "Он долго боролся, царапался ногтями, как дерущаяся женщина, всхлипывал от бессознательного отчаянья и кусался...". Или: "Он протянул руку, нерабочую руку, тонкую и белую, как у женщины". А вот, что о нем говорит Зиночка: "От чего вы такой бледный и худой? Вы много занимаетесь, да?". "Совсем дохляк парень, даже обидно", - это уже о Немецком говорит пьяный мужик, которого они встретили. "Нужно убить себя, даже если это не сон", - говорит после случившегося с Зиночкой Немовецкий, и вместо этого пользуется ситуацией в своих интересах. Возвращаясь к классификации Фрома, это не просто отклонение от нормы, это предпосылки разрушительной агрессии.
Странно, но пьяные мужики, надругавшиеся над девушкой, выглядят на фоне Немовецкого более понятно и объяснимо: они специально пришли в определенное место, где могли найти доступных женщин и напиться; уровень их развития и образования явно низок, в отличие от интеллектуального уровня Немовецкого; их животная страсть была спровоцирована ситуацией доступности.
Вообще, атмосфера в рассказе нагнетается постепенно, ощущение грозы, предчувствие чего-то страшного к концу становится все явственнее (это ощущение достигается изменениями природы), но завершение, развязка истории все равно поражает своей непредсказуемостью и внезапностью, хотя и автор "подготавливал" нас к чему-то страшному. И эта ужасная концовка просто потрясает, шокирует. Андреев действительно умел произвести впечатление, да такое, чтобы осталось надолго.
Мотив тьмы распространен в различных мифологиях, и в мировой литературе он весьма значим. В архетипических представлениях многих народов устойчивым является мотив темноты, соотносимый со страшным, враждебным человеку началом, с понятием о грехе, наказании, опасности, тайне. Так и в античной, и в славянской мифологиях темнота связывается с представлениями о смерти, о страшном и необъяснимом. В представлениях древних славян многие враждебные человеку существа связаны с тьмой, появляются именно ночью и тогда же обретают силу: навы, ночницы, Морена, Мара (божество зла, вражды, смерти); у северных славян Мара — грубый дух, мрачное привидение, которое днем невидимо, а ночью творит злые дела; Див — божество, которое ночью спускается вниз с деревьев и пугает путников своим страшным видом и резкими криками.
Представление о темноте связано с бинарным делением мира на верх и низ, Добро и Зло, Свет и Тьму. Именно внизу, в бездне, располагается царство мертвых (Аид, Тартар, ад). Согласно христианским верованиям, низ — бездна, средоточие греховного; верх — светлое, положительное, доброе начало.
Стоит отметить одну интересную особенность восприятия темноты в античной и библейской мифологиях: именно Тьма, средоточие хаоса, неупорядоченной материи, рождает в конечном итоге жизнь, свет, мир (из хаоса ночи, по представлениям древних греков, возникает любовь — источник жизни; по воле Бога-отца отделяется Свет от Тьмы, причем в Библии отмечается, что свет прекрасен, так как он создан актом божественной воли): “И увидел Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы” (Бытие, гл. I, ст. 4). Отделение тьмы от света совершается Творцом после осознания того, что свет хорош, сам акт отделения создает ту самую бинарность мира, которая столь важна в христианских представлениях и присутствует в любой мифологии. В Новом завете мотив тьмы приобретает метафорическое звучание, усиливается переносный смысл этого слова, важное значение приобретает именно оппозиция — тьма — свет (тьма неверия, тьма язычества; свет истинной веры, свет нравственной чистоты). Важно, что в библейской мифологии тьма приобретает негативное значение лишь после выделения света, до этого она хаос, неупорядоченное явление. После акта космогонии возникает та бинарность мира, которая является в большинстве мифов основой гармонии и единства.
Мотив тьмы является одним из ведущих символических мотивов в художественной системе Леонида Андреева и возникает на страницах его произведений неоднократно: в рассказах “В подвале”, “В тумане”, “Что видела галка”, “На реке”, “В темную даль”, “Бездна”, в пьесах “Самсон в оковах”, “Черные маски”, в повести “Жизнь Василия Фивейского” и др. Функциональная значимость этого мотива подчеркивается и рядом заглавий: “В темную даль”, “Черные маски”, “Тьма”; имплицированно он присутствует в названиях следующих произведений: “В тумане”, “Самсон в оковах”, “В подвале”, “Бездна”.
В творчестве Леонида Андреева мотив тьмы сохраняет устойчивое символическое значение, порой приобретая персонифицированный характер, рождая своеобразных фантомов (в повести “Он. Рассказ неизвестного” с темнотой ночи связан таинственный образ, преследующий героя-рассказчика). В ранних произведениях писателя 1900-1902 годов “В темную даль”, “На реке”, “Бездна” этот мотив получает различную интерпретацию, но при этом везде вносит оттенок тревожности, неизвестности, таинственности.
В небольшом рассказе “Бездна” (1902) слова “тьма”, “темный”, употребляются 18 раз и создают особое настроение трагизма и роковой неотвратимости случившегося с героями. Публикация этого произведения в начале века вызвала бурную полемику и резкие выпады в адрес писателя, которого обвиняли в безнравственности, в клевете на человека. Автор “Литературных очерков”, выступавший в печати под псевдонимом Старый, высказал замечание о схожести “Бездны” Андреева с “Властью тьмы” Л. Н. Толстого (См. “Русское слово”, 1904, № 186, 6 июля). Нам это сравнение представляется знаменательным, так как лейтмотивное слово из рассказа Андреева входит в состав заглавия произведения Толстого и является емким символом. В. И. Беззубов, сопоставляя творчество этих двух писателей, замечает: “У Андреева “тьма” становится многозначным образом-символом. В обобщенном значении “тьма” предстает и в ряде произведений Толстого” (1, 62). Показательно высказывание, Андреева в письме к А. А. Измайлову: “Читали, конечно, как обругал меня Толстой за “Бездну”? Напрасно это он — “Бездна” — родная дочь его “Крейцеровой сонаты”, хоть и побочная...” (2, 198)
В произведении рассказывается о том, как молодой студент Немовецкий, сопровождающий семнадцатилетнюю гимназистку Зиночку по пути в город, в темном лесу став невольным свидетелем надругательства над ней, испытывает острое желание насилия и не останавливает себя. Здесь поэтика темного начала главенствует.
Частота употребления однокоренных слов постоянно напоминает читателю о несчастье: “темнела небольшая роща” (3, 355), “впереди стало темно” (3, 355), “тьма сгущалась” (3, 360), “тьма вкрадчиво густела” (3, 360), “три пары глаз темнели” (3, 361) (подчеркнуто мною. — Е. И.). Тьма, окружающая Немовецкого, является символом дьявольского начала, которое проникает в душу человека, и которое герой не смог побороть в себе, так как не предпринял подобных попыток. Е. А. Михеичева подчеркивает: “Лес и тьма — природные явления, помогающие проснуться в Немовецком темным инстинктам, о существовании которых он и не подозревал” (4, 187).
Самым поразительным и одновременно страшным в этом рассказе является резкий поворот сюжета, обусловленный состоянием героя: из нежного, заботливого и благопристойного он превращается в существо жестокое, аморальное, не способное контролировать свои желания и поступки. Резко контрастирует описание разговора Зиночки и Немовецкого в I главе и его поведение в финале:
“ — Вы могли бы умереть за того, кого любите? — спросила Зиночка, смотря на свою полудетскую руку.
— Да, мог бы, — решительно ответил Немовецкий, открыто и искренно глядя на нее. — А вы?
— Да, и я, — она задумалась. — Ведь это такое счастье: умереть за любимого человека. Мне очень хотелось бы.
Их глаза встретились, ясные, спокойные, и что-то хорошее послали друг другу, и губы улыбнулись” (3, 357).
В этом рассказе тьма — часть натуры Немовецкого. Попадая в свою привычную стихию, темное начало, таящееся в человеке, выплескивается наружу, увлекая героя в бездну низости и преступления. Здесь мотив тьмы реализует архетипические представления о низе как страшной части мира, где главенствует мрак, греховное и грязное. Неслучайно на пути герои встречают грязных (и в прямом, и в переносном смысле) женщин, сидящих на краю ямы (символ входа в бездну), а потом мужчин, чье поведение способствует пробуждению в студенте Немовецком грязных (темных) желаний. Тьма настолько характерна для этого героя, что он не предпринимает попыток противостоять ей, сопротивляться искушению. Андреев изображает действительную бездну падения человека, который позволил тьме проникнуть в собственную душу.
Преступление грязных мужчин-незнакомцев — это своеобразный вариант желаний самого Немовецкого, только доведенный до крайней степени проявления. Сознание героя раздвоено: в глубинах разума остался сигнал запретности подобных действий, но слабость воли (светлого начала) и нежелание сопротивляться толкают героя к падению. Мужчины бросают Немовецкого в овраг (вниз, к месту средоточия Тьмы, Зла), выбираясь, он продолжает преступление.
Тьма в душе героя и тьма, окружающая его, способствуют его превращению в зверя, выделению квинтэссенции зла: “Немовецкий остался где-то позади, а тот, что был теперь, с страстной жестокостью мял горячее и податливое тело...” (подчеркнуто мною. — Е. И.) (3, 366 — 367). “Тот, что был теперь”, — это уже иное существо, порождение тьмы, поддавшийся дьявольскому искусу человек. Закономерно, что рассказ заканчивается фразой: “И черная бездна поглотила его” (3, 367). Эта метафора объединяет в себе архетипические и христианские представления о тьме, бездне и греховности. Здесь возникают библейские аллюзии, читатель сразу же вспоминает ветхозаветную фразу: “И тьма над бездною...” (Бытие, гл. I, ст. 2). Значения ведущих слов фразы соединяются, создавая особый уровень трагизма. Автор ввергает своих героев в состояние дотварное, в ту самую Тьму безнравственности, безверия, которая характеризуется отсутствием света. В рассказе Андреева нет новой космогонии, его герой пребывает в хаосе.
Студент Немовецкий словно оказывается в той тьме, от которой еще не отделен свет, и которая не преобразована актом божественного творения. А. В. Татаринов справедливо замечает: ”Нечем, совсем нечем защититься, — в этом обезбоженном пространстве возможны самые чудовищные превращения; студент Немовецкий, например, превращается в похотливого зверя” (5, 88). Герой Андреева, действительно, в метафорическом смысле умирает, но не за любимого человека, он погибает как личность, демонстрируя полную неспособность бороться с властью тьмы: “Он крепче прижал к себе мягкое, безвольное тело, своей безжизненной податливостью будившее дикую страсть, ломал руки и беззвучно шептал, сохранив от человека одну способность лгать...” (3, 367).
Литература:
1. Беззубов В. И. Леонид Андреев и традиции русского реализма. Таллин: Ээсти раамат, 1984.
2. Андреев Л. Н. Письма к А. А. Измайлову (Публикация В. Гречнева) //Рус. лит. 1962. № 3. С. 193-201.
3. Андреев, Л. Н. В тумане [Текст] / Л. Н. Андреев // Собр. соч.: В 6 т. М.: Художественная литература, 1990. Т. 1.
4. Михеичева Е. А. О психологизме Леонида Андреева. М.: МПУ, 1994.
5. Татаринов А. В. Художественная демонология в прозе Леонида Андреева 1900-1903 годов //Эстетика диссонансов. О творчестве Л. Н. Андреева: Межвуз. сб. научн. трудов к 125-летию со дня рождения писателя. Орел, 1996. С. 87-89.
© Елена Исаева
Загрузка...
