«Революционные произведения Рэнд привели к созданию философского течения в Америке и получили растущее международное признание.
Айн Рэнд неформально характеризует объективизм как «Философию жизни на земле». Её целью является помощь в формировании поколения «новых интеллектуалов», которые будут утверждать разум, индивидуализм и мораль разумного эгоизма как неотъемлемые средства достижения процветания и счастья в этом мире. (Она выделила три противоположных идеи в качестве идей, ответственных за подрыв устоев западной цивилизации: мистицизм, коллективизм и альтруизм.) Однако в процессе развития своих взглядов Рэнд обращалась и к обычному читателю, считая философию важной для всех людей. В 60-х годах Рэнд вкратце описала свои философские взгляды в газетной колонке Los Angeles Times.
Она писала, что объективизм включает в себя следующее:
1. Реальность существует как объективный абсолют - факты остаются фактами, независимо от чувств, желаний, надежд или страхов человека.
2. Разум (свойство человека идентифицировать и интегрировать информацию, полученную от органов чувств) является единственным способом восприятия реальности человеком, его единственным источником знаний, единственным руководством к действию и основным средством выживания.
3. Человек, каждый человек, конечен в себе и не является средством для достижения целей других людей. Он должен существовать для себя, не принося ни себя в жертву для других людей, ни других людей в жертву себе. Преследование своих разумных эгоистических интересов и стремление достичь счастья для себя являются наивысшей моральной ценностью в его жизни.
4. Идеальной политико-экономической системой является капитализм, основанный на принципах свободной конкуренции. Это система, в которой люди заключают сделки друг с другом не как палачи и жертвы и не как господа и рабы, а как торговцы, которые осуществляют обмен свободно, по собственному желанию и к взаимной выгоде. Это система, в которой ни один человек не может получить от других ценности при помощи физической силы и ни один человек не может инициировать использование физической силы против других людей. Государство действует только в качестве полицейского, который защищает права личности, оно использует силу только как ответную меру и только против тех, кто инициировал её использование, например, против преступников или иностранных захватчиков. В системе полного капитализма должно быть (но исторически так ещё не случилось) полное отделение государства от экономики, тем же образом и по тем же причинам, по которым церковь отделена от государства».
Джефф Бриттинг, Айн Рэнд: «Я противопоставляю себя 2500-летним культурным традициям», в Сб.: Знаменитые универсанты: очерки о питомцах Санкт-Петербургского университета, Том 3, СПб, «Знаменитые универсанты», 2005 г., с. 430-431.
Однако Объективизм имеет значительное влияние среди либертарианцев и американских консерваторов . Объективистское движение, основанное Рэнд, пытается распространить свои идеи среди общественности и в академических кругах .
Философское содержание
Основой объективизма является фундаментальный монизм , единство мира и языка, бытия и мышления. Существует только одна объективная реальность, а не две отдельных: реальность сама по себе и её описание.
Объективизм предполагает, что существует только одна объективная реальность , и что человеческий разум является средством её восприятия, а для человека важны разумные моральные принципы . Отдельные люди находятся в контакте с этой реальностью посредством сенсорного восприятия, что люди получают объективные знания через восприятие измерения и формируют обоснованные концепции погрешности измерений, и что надлежащей моральной целью жизни является стремление к собственному счастью или «рациональный эгоизм », что единственной социальной системой, в соответствии с этой моралью, является полное уважение индивидуальных прав человека , воплощенное в Laissez-faire капитализме , и в том, что роль искусства в жизни человека проявляется в преобразовании абстрактных знаний через избирательное воспроизведение реальности в физическую форму - произведение искусства - и что это можно постичь и отреагировать на всё это только через самосознание.
Название «объективизм» исходит из предположения о том, что человеческие знания и ценности объективны: они не созданы чьими-то мыслями, а определены природой вещей, чтобы быть обнаруженными человеческим сознанием.
Основные тезисы
- Бытие существует (Existence exists)
- Сознание осознано (Сonsciousness is conscious)
- Бытие есть тождество (A is A)
Основная аксиома объективизма - объективная реальность существует независимо от воспринимающего её человека. Согласно объективизму, разум - единственное данное человеку средство постижения действительности и единственное руководство к действию.
История развития
Айн Рэнд впервые выразила идеи объективизма в романах « » и «Атлант расправил плечи ». Впоследствии она развивала их в своих журналах «Брошюра объективиста», «Объективист», «Послание Айн Рэнд», и в научно-популярных книгах, таких как «Введение в эпистемологию объективизма». Детальное изложение взглядов Рэнд содержится также в её поздних работах: «Добродетель эгоизма » (1964) и «Капитализм: неизвестный идеал» (1966).
Политическое влияние
Идеи А. Рэнд оказали значительное влияние на политическую жизнь в США и других странах . Изучением творческого наследия писательницы занимаются, в частности: в Ирвайне (Калифорния) и Общество Атланта .
По сведениям британского еженедельника The Economist , наибольший интерес к идеям Рэнд за пределами США проявляют жители Швеции, Канады и Индии . Издание также отмечает, что объем продаж книг А. Рэнд в Индии превышает тот же показатель для книг К. Маркса в 16 раз .
Напишите отзыв о статье "Объективизм (Айн Рэнд)"
Ссылки
- Rand, Ayn. Introducing Objectivism, in Peikoff, Leonard, ed. The Voice of Reason: Essays in Objectivist Thought. Meridian, New York 1990 (1962)
- - портал, посвященный идеям объективизма
- Шляпентох В . (недоступная ссылка с 14-06-2016 (1290 дней)) в «Энциклопедии социологии»
Примечания
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Объективизм (Айн Рэнд)
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Владимир Шляпентох
ДЕКОНСТРУКЦИЯ ФИЛОСОФИИ АЙН РЭНД: ЕЕ МАРКСИСТСКИЕ И БОЛЬШЕВИСТСКИЕ КОРНИ (В СВЯЗИ С ПУБЛИКАЦИЕЙ ЕЕ РОМАНОВ В РОССИИ)
Айн Рэнд Концепция эгоизма. - СПб.: Ассоциация бизнесменов Санкт-Петербурга, 1995.
Айн Рэнд Мы живые. СПб.: Невская перспектива , 2006.
Айн Рэнд Атлант расправил плечи: В 3 т. М.: Альпина Паблишерз , 2010.
Айн Рэнд Источник: В 2 т. М.: Альпина Бизнес Букс, 2009.
Айн Рэнд Гимн. М.: Альпина Паблишерз, 2009.
Рэнд А. Апология капитализма. М.: Новое литературное обозрение, 2003.
Рэнд А. Большой бизнес - преследуемое меньшинство американского общества // Неприкосновенный запас. 2001. № 1(15).
Поводом для написания данного текста послужило издание произведений Айн Рэнд в последние десять лет в России, где она до этого была почти неизвестна. Не так много было в истории США женщин—иммигрантов, которые бы сделали такую потрясающую интеллектуальную карьеру как Айн Рэнд (урожденная Алиса Розенбаум). Не имея западного образования (как например, другая эмигрантка, ставшей широко известной в Америке — Ханна Арендт) и связей, она к началу 1960-х гг. оказалась автором книг с миллионными тиражами, создателем филоcофского движения и института, интеллектуалом, с которым жаждали побеседовать самые знаменитые журналисты страны. Конечно, горячие поклонники Рэнд сильно преувеличивают ее популярность, но вполне правдоподобны данные о том, что 8% взрослых американцев что-то читали их произведений Рэнд.
Рэнд получила известность как самый горячий сторонник капитализма и невмешательства государства в жизнь общества, и, конечно, как яростный апологет индивидуализма и враг коллективизма.
Я попробую доказать, что господствующее мнение о том, что Рэнд была горячим сторонником либерального капитализма, ложно. На самом деле она вела борьбу на два фронта — против коллективизма и против демократического общества. По сути, она была апологетом аристократического (олигархического или феодального) капитализма, в котором обществом командуют талантливые и благородные магнаты.
Я также попробую показать, что оригинальность мировоззрения Айн Рэнд преувеличена, и что многим своим идеям она обязана Марксу, а также практике и идеологии русских большевиков. В отношении Рэнд весьма уместно применить знаменитую фразу немецкого историка Леопольда Ранке, который, оценивая труд своего коллеги, заметил, что «то, что там ново — неправильно, то, что правильно — не ново».
Неизвестность Айн Рэнд в СССР сама по себе является интересным фактом. Вряд ли дело только в цензуре. Роман «1984» проник в СССР еще в конце 1950-х гг. (я читал английский текст этой книги в новосибирском Академгородке в 1963-м), хотя по уровню антисоветизма Оруэлл явно превосходит Рэнд. В «Атланте…» даже не упоминаются коммунизм или социализм, не говоря о Сталине или терроре. Самиздат распространял любые книги, выпущенные на Западе — от «Любовника леди Чаттерлей» до «По ком звонит колокол». Если цензура в данном случае не при чем, возможно, дело в других причинах. Те западные интеллектуалы, враги советской системы, которые снабжали нас книгами, вряд ли были поклонниками Рэнд. Как теперь мне стало ясно, даже те, кто читал ее в юности, не считали, что книги Рэнд помогут бороться с тоталитарным режимом.
Если русский читатель не числил до последнего времени Рэнд среди даже минимально популярных иностранных авторов, то и Рэнд формально игнорировала свою родину. Она видела русскую революцию и уехала из России в 1926 г. в возрасте 21 года. В 1990-е гг. те, кто начал переводить и издавать Рэнд в России, видимо, решили, что для этого пришло самое подходящее время. Д. Костыгин, переводчик и издатель ее книг в России, полагает, что Рэнд будет полезна российским читателям потому, что она поможет им выйти из опеки Кремля и «наконец, признать себя взрослыми и самостоятельными, принять на себя самостоятельность за самые важные решения». А. Эткинд видит полезность книг Рэнд для России в том, что они укрепят престиж либерализм в России и смогут убедить россиян в правильности «моральной ценности политэкономии, которая строится на свободе взаимного выбора продавца и покупателя, и только на ней».
Размышляя о том, как Рэнд встречается со своей родиной спустя много лет после смерти, следовало бы проследить, как ее отечественный опыт сказался на ее творчестве, чего практически никто не делал. Нелепо полагать, что девяти лет жизни после революции в России было недостаточно Алисе Розенбаум, чтобы набраться впечатлений на всю последующую жизнь. По сути, формирование ее мировоззрения прошло в советской России, где она окончила Петроградский университет по специальности «социальная педагогика», объединяющей историю, философию и право. Почти все гуманитарные дисциплины преподавались в университете в духе большевистской идеологии. Никаких учебных заведений в Америке Рэнд не оканчивала. Не нужно апеллировать к фрейдовским взглядам о решающей роли ранних лет в жизни человека, чтобы опровергнуть стремление приуменьшить значение советских лет для Рэнд.
Принято думать, что этот опыт сводился к тому, что Рэнд навсегда возненавидела коллективизм и тоталитарное государство. Это является сильным упрощением. На самом деле, идеология революции, большевистская идеология и практика и, конечно, марксизм (вряд ли и в Америке она могла избежать прямого соприкосновения с марксистскими радикалами) глубоко вошли в ткань творчества Рэнд. (Нечто подобное произошло со многими эмигрантами всех трех волн из России: приехав на Запад с ненавистью к тоталитаризму, они сохранили на всю жизнь приверженность к ряду догм той идеологии, которую презирали. Ряд социологических опросов, как беженцев 1950-х гг., так и эмигрантов 1970-х гг., это убедительно показывают.) По сути, марксизм и большевизм стали отправной точкой для ее многих философских и социальных взглядов. Только Ницше (вкупе с социал-дарвинистом Спенсером) смог бы конкурировать с влиянием Маркса и русской революции на взгляды Рэнд.
В бесконечных монологах героев Рэнд на самые абстрактные темы почти не цитируется ни один мыслитель (если не считать афоризма Декарта «Я мыслю, значит, я существую» и цитаты из Аристотеля о сущности). В эссе о капитализме Рэнд не сочла возможным процитировать ни одного автора, чьи взгляды были бы ей близки. Тенденция преувеличивать свою оригинальность и игнорировать тех, у кого она заимствовала те или иные положения, типична для Рэнд.
Рэнд и Маркс
Теперь начнем процесс деконструкции взглядов Рэнд. Роль материализма в философии Маркса и Рэнд может служить для этого хорошим отправным пунктом.
Рэнд выступает в своих произведениях как материалистка, ничем не уступая в этом отношении Марксу. Последний выглядит, правда, на несколько порядков более изощренным философом, так как он основательно знал немецкую философию, с ее глубоким интересом к сложностям процесса познания. Главный принцип философии «объективизма» Рэнд формулируется так: «Факты являются фактами и независимы от человеческих чувств, желаний, надежд или страхов». Примыкает к нему другой постулат — принцип «тождества» — «А есть А», означающий, что «факт есть факт» (третья часть «Атланта» имеет подзаголовок «А есть А») поражает примитивизмом, равно как ее критика Канта. Только Ленин в своей книге «Материализм и эмпириокритицизм» высказал в 1908 г. буквально то, что Рэнд сформулировала спустя полвека: «Сознание есть зеркальное отражение реальности». Дальше дилетанта Ленина, хотя и образованного по тем временам, Рэнд не пошла.
Сложный механизм формирования представлений о мире глубоко чужд Рэнд, создателю философии объективизма, как и многим ортодоксальным марксистам. Рэнд могла бы, с учетом ее претензий на звание философа, что-то узнать о феноменологии, Гуссерле или Шютце, его ученике, публиковавшем в Америке во времена Рэнд свои книги. А чего стоят длинные рассуждения Галта в главной речи «Атланта» о природе человека? Вот только некоторые выдержки: «…ум человека — основное оружие его выживания» или «все, что хорошо для жизни разумного человека, есть добро» или что беды граждан Америки есть «результат ваших попыток не замечать, что А есть А», «насилие и разум несовместимы» и «дух и материя едины».
Столь же наивны экономические взгляды Рэнд. Чего только стоит ее описание конкуренции при отказе рассматривать проблему монополии в рыночной системе или ее воспевание роли денег в обществе — «деньги есть средство вашего выживания», «тот, кто любит деньги, готов работать ради них» или «деньги — барометр состояния общества» (см. «Атлант», часть вторая). В описании экономической системы (в романах и в теоретических эссе) она практически игнорирует основные экономические институты, такие как финансы и банки, биржи и страховые компании.
Многие почитатели Рэнд акцентируют внимание на том, что она в своих романах и других публикациях выступала как поклонница разума. Действительно, восторженные слова о разуме и о его решающем значении в жизни общества повсюду встречаются в ее произведениях. Но ведь и Маркс, и советская идеология поступали точно так же. Философию Рэнд роднят с Марксом и советской идеологией ее воинствующий атеизм и презрение ко всяким формам мистицизма. Рэнд со страстью обрушивается на основные догмы христианства и иудаизма.
Как известно, Маркс вошел в историю обыденного сознания как мыслитель, который настаивал на том, что в современном ему капиталистическом обществе жажда наживы является главным стимулом деятельности людей во всех сферах жизни, включая отношения между мужчиной и женщиной. Человеческой жадности принадлежат самые яркие строки в «Коммунистическом манифесте». Описывая отношения между Хэнком и его женой, Рэнд близка пафосу «Манифеста». Она вкладывает в уста своего любимого героя обвинения в адрес жены в том, что она руководствуется только грубой корыстью. Эту же корысть Рэнд видит в поведении большинства людей в романах. Она, почти с марксовским ярким сарказмом, ссылаясь на свою философию «объективизма», разоблачает попытки граждан замаскировать материальные мотивы разговорами о благе народа, о сочувствии другим или о Боге.
Однако, в отличие от Маркса, который мечтал об обществе с иными, более благородными мотивами, Рэнд уверена, что корысть была, есть и будет главным стимулом людей всех типов, не только обожаемых ею промышленных магнатов, но и людей творческих. Доллар, восхвалению которого посвящена последняя фраза «Атланта», является для Рэнд символом смысла жизни. Она только хочет, чтобы деньги были заработаны честно. Устами своего персонажа Галта она ополчается на обман как важнейший элемент американского общества, который обеспечивает доходы тем, кто их не заслуживает. Рэнд превзошла в критике современного ей американского общества даже самых левых радикалов, которые никогда не опускались до трактовки социальных проблем на таком примитивном психологическом уровне.
Впрочем, обыденный психологизм вообще является чуть ли не главным инструментом анализа Рэнд. Заключительная речь Галта переполнена такими сентенциями, как «единственная цель человека — его собственное счастье», «удовольствие и боль, радость и страдание противостоят друг другу». (Кстати, в рассуждениях о счастье Рэнд обильно пользуется рассуждениями Платона и Аристотеля на эту тему и, конечно, без ссылок.)
Как заметил Сартр в статье об антисемитизме, многие евреи (он называл их неаутентичными) старались в своем публичном поведении действовать строго противоположно антисемитскому стереотипу, например, бросаться в драку без всякой на то причины. Однако в его типологии евреев не было тех, которые стремились бы вести себя или воспитывать своих детей так, чтобы их поведение подтверждало антисемитский стереотип. Одна из задач Рэнд, видимо, состояла как раз в том, чтобы подтвердить, что вульгарно-марксистский образ капиталиста, каким его, например, описывали Горький в «Стране желтого дьявола» или Маршак в «Мистере Твистере»), действительно справедлив. Герои Рэнд прославляют то, что марксисты вменяли в вину капиталистам — эгоизм, отсутствие интереса к общественному благу, равнодушие к страданиям других. По мнению Рэнд, иное поведение подрывает стимулирование деятельности человека, который не должен тратить эмоции ни на что иное, чем приумножение количества долларов — четкого критерия успешности человеческой деятельности.
Наверное, наши западные друзья периода холодной войны, которые все без исключения с восхищением читали Толстого и Достоевского и смотрели в театре постановки пьес Чехова, не могли себе и представить, что русские читатели смогут без содрогания воспринимать строки, высмеивающие жертвенность и сочувствие к «падшим и нищим».
Впрочем, не только русская классическая литература относилась с глубокой симпатией к Акакию Акакиевичу или Сонечке Мармеладовой. Почти все выдающиеся западные писатели, с которыми хорошо были знакомы русские читатели, не воспевали могущество денег и презрение к слабым и униженным. Ни Растиньяк у Бальзака, ни Каупервуд у Драйзера не являются объектом восхищения, а Диккенс вошел в историю как великий защитник бедняков и враг работных домов, существование которых вполне укладывается в этику Айн Рэнд.
Рэнд считает труд, производство и творчество основами жизни общества. Этот ее важнейший постулат тоже по сути является глубоко марксистским. Маркс написал немало строк, превозносящих дух капитализма и предпринимательства. Советские произведения 20—30-х гг., такие как «Конвейер» Ильина или «День второй» Эренбурга, в которых поэтизируется творческий труд, являются прямыми аналогами воспевания творчества в «Источнике» и «Атланте». Новаторы в науке, промышленности и сельском хозяйстве, смелые директора советских предприятий, не боящиеся риска, — главная тема советских производственных романов, таких как «Далеко от Москвы» Ажаева или «Кружилиха» Пановой. Нужно упомянуть и книги Шумпетера, который, не без влияния Маркса, пел гимны капиталистическому предпринимателю — пионеру в развитии новой технологии (например, «Капитализм, социализм и демократия» (1942)) и были весьма популярны во времена Рэнд. Однако, у Рэнд мы не найдем ни одной ссылки на этого главного певца предпринимательства в современной ей литературе, хотя многие авторы указывают на прямую близость «Атланта» и произведений Шумпетера.
Идейная близость Рэнд и Маркса становится поразительной, когда речь заходит о делении производства на материальное и нематериальное — один из самых слабых постулатов марксисткой политической экономии, принятый советской экономической доктриной и отвергнутый после распада СССР. Западная экономическая наука, нужно отметить, никогда этого разделения не признавала.
По сути, Рэнд разделяет идею Маркса о том, что «новая стоимость», реальные блага создаются только в материальном производстве. Все герои Рэнд представляют только материальное производство в марксистском понимании — металл (Реардэн), уголь (Денеггер), нефть (Вайет), автомобили (Хаммонд), строительство (Рорк) и железные дороги (Дэгни). Ни один из главных положительных героев Рэнд не является банкиром (как Каупервуд в «Финансисте» Драйзера) или даже владельцем торговых предприятий. Владелец же компании по продаже недвижимости и средств массовой информации Винанд в «Источнике» является откровенным мерзавцем.
Марксисты и герои Рэнд твердо уверены, что капиталистическое общество не должно и не может быть озабочено общенациональными задачами, социальными благами и коллективными ценностями. Они уверены, что те деятели, которые об этом говорят, являются чистыми демагогами, ибо всюду господствует только индивидуальный интерес. В романах Рэнд мы найдем только насмешки над национальными проектами, такими как дешевое жилье в «Источнике» или военный объект «К» в «Атланте». «Люди с идеалами» в буржуазном обществе, такие как Холкомб или Тухи в «Источнике», являются для Рэнд, как и для марксистов (если только эти люди не социалисты), чистыми мошенниками. Положительных героев с национальными идеалами у Рэнд нет. Термин «социальная ответственность бизнеса» - для Рэнд - оксюморон.
Марксисты и Рэнд очень близки в своей критике современного капитализма (истинный капитализм, как утверждала Рэнд, еще не построен). Они считают главным пороком этого общества противодействие техническому прогрессу и развитию науки. Однако современное капиталистическое общество является лучшей средой для технологического прогресса, чем любое другое социальное устройство. В своей длинной речи герой «Атланта» Галт (а затем и «изменник разума» великий философ и физик Роберт Стадлер) твердит, что современное американское общество находится в руках верующих людей, мистиков, правительственных чиновников, которые ведут неустанную борьбу с разумом и наукой. Марксисты же возлагают вину за это не на мистиков, а на «капиталистические производственные отношения», что выглядит несколько серьезнее, хотя столь же надуманно.
Рэнд и ее почитатели всерьез утверждают, что она первая сумела найти моральное оправдание капитализма, который до того только подвергался сплошной критике. Для тех, кто знаком хотя бы с протестантской этикой, это звучит дико.
В своем описании американского государства Рэнд почти повторяет марксистскую трактовку государства. Это не орган, представляющий интересы большинства, которое выбирает руководителей государства и законодательную власть, а орудие в руках неких сил. У ортодоксальных марксистов — это капиталисты, у Рэнд — всякого рода демагоги и «грабители». Рассуждения о «бандитах», как она именует государственный аппарат даже в «нормальный период» (до формирования утопического общества в долине) переполняют оба романа, особенно «Атлант». Основные обвинения в адрес государства у Рэнд, как и у марксистов, являются чистой выдумкой, поскольку она полностью игнорирует многочисленные жизненно важные для общества функции западного государства. Признавая, что нужно решать проблемы внутренней и внешней безопасности, Рэнд игнорирует многие другие функции, от контроля за вождением транспорта и качеством лекарств до деятельности Федерального резервного фонда и Агентства безопасности авиации. Она бесконечно далека от понимания важности поиска эффективного соотношения рынка и государства в обществе.
Рэнд клеймит государство также за его интерес к науке. Это оно превратило науку, по словам персонажа «Атланта» Стадлера, в «сплошное мошенничество». Но фундаментальные науки не могут развиваться только под контролем рынка, равно как и проекты общенационального значения. Поразительно, что Манхэттенский проект, созданный американским правительством для получения ядерного оружия, необходимого для спасения западной цивилизации, современником которого была Рэнд, не остановил ее обвинений в адрес науки, финансируемой правительством. Более того, она всласть поиздевалась над государственным оборонительным проектом под названием «К» в романе «Источник».
Российские издатели, видимо, полагали, что теперь, когда коммунизм в прошлом, читатели смогут оценить бесконечную ненависть Рэнд к государству. Эта ненависть перекликается с призывами таких убежденных российских либералов конца 80-х — начала 90-х, как, например, Лариса Пияшева, предлагавших изгнать государство не только из экономики, но и из науки, образования и охраны порядка. Как и Пияшева, и многие американские либералы, Рэнд отождествляла любое государство с тоталитаризмом и не проводила никаких различий между деятельностью государства в Америке и советским государством.
Рэнд и большевизм
Взгляды Рэнд формировались под влиянием большевизма, его идеологии и практики.
Многие почитатели Рэнд в восторге от того, как она последовательно выступает против сочувствия и оказания помощи людям, не способствующим «промышленному производству». Отрицанию сострадания, как главного врага прогресса, Рэнд могла научиться не столько у Ницше, сколько у большевиков, которые преподали жителям Петрограда в начале 1920-х гг. немало уроков безжалостности к людям. Большевистские тексты — от речей Ленина до публикаций пропагандистов 20-х и 30-х гг. — переполнены ненавистью к внутренним и внешним врагам, тунеядцам, уклоняющимся от «общественно полезного труда». В клятве пионера, которую я торжественно давал на пионерской линейке 5 ноября 1936 г., центральное место занимало обещание быть «беспощадным» к врагам революции.
Такая же ненависть к слабым переполняет романы Рэнд. В известной степени она идет в этой ненависти дальше большевиков. Ведь у них классовой ненависти противопоставлялась солидарность трудящихся. Рэнд ни слова не пишет о пользе солидарности и коллективизма. Это ее злейшие враги, хотя в финале «Атланта» мы все же видим некоторые элементы солидарности между ее героями, которых они, правда, стыдятся.
По сути, призыв Рэнд отказаться от чувства сострадания и помощи — это отказ от цивилизационных норм, которые человечество вырабатывало с большим трудом. В 1960-е гг. в московском театре «Современник» шла пьеса Чингиза Айтматова «Восхождение на Фудзияму». В ней рассказывалось, как в Японии, согласно обычаю, старых людей, после того, как они переставали «производить» (если воспользоваться любимым глаголом Рэнд), отводили на гору и оставляли умирать. В пьесе сын, несмотря на мольбы отца соблюсти обычай, отказывается это делать и возвращается с горы домой вместе с отцом. Знаменитая книга Норберта Элиаса «Процесс цивилизации» (1939) как раз и посвящена этому медленному движению человека от варварства и жестокости к «цивилизованному поведению», в которое никак не вписывается обращение героя «Атланта» Реардэна со своей матерью, как бы ужасна она ни была.
Готовность разрушать также сближает большевиков и героев Рэнд.
Герои Рэнд сознательно приложили руку к созданию полной разрухи в утопической части романа. Достаточно вспомнить милого сердцу Рэнд героя «Атланта» Рагнара Даннешильда, который регулярно взрывал корабли «грабителей» (покорных властям предпринимателей). Не менее энергичен в разрушительной деятельности Франциско Д’Анкония, который, с явного одобрения друзей и самого автора, взрывал медные рудники мира. Владельцы многих предприятий разрушили их перед тем, как бежать, назло властям и населению страны. Во второй части «Атланта» пожары и взрывы звучат можно найти почти на каждой странице, так что состояние России во времена гражданской войны, которое наблюдала Алиса Розенбаум и затем использовала в своем романе, выглядит почти терпимым. Петроград, когда там жила героиня романа «Мы – живые», выглядит куда лучше, чем Нью-Йорк с потухшими огнями, который в финале «Атланта» находится в «конвульсиях». Рорк в «Источнике», при полном одобрении его возлюбленной и самой Рэнд, не поколебался уничтожить здание, при строительстве которого были нарушены его архитектурные замыслы. В том же романе человек, стрелявший в недостойного демагога, некий Мэллори, вызвал у Рорка самые теплые чувства. Примерно так же большевики положительно оценивали героев-народовольцев, стрелявших в царей, даже если они не считали эти действия наилучшими.
Крайне примечательно, что герои Рэнд — Рорк, Галт, Д’Анкония и Реардэн — такие же безупречные рыцари в защите своих идеалов, как революционеры наподобие Власова у Горького, Левинсона у Фадеева и Корчагина у Островского. И у Рэнд, и у советских авторов им противостоят абсолютные негодяи, такие, как промышленник-предатель Хаггарт и злобный прислужник государства Феррис и Мауч.
Неудивительно, что идея смерти является важной частью сознания большевиков и героев Рэнд. Рорк, Дэгни, Галт, Реардэн и другие многократно выражают готовность, как истинные революционеры, погибнуть за дело в любую минуту, одни — в борьбе с мировой и отечественной буржуазией, другие — с правительством и бездарями.
Революционный пафос советского происхождения распространился у Рэнд и на любовные отношения. И тут она следует большевистскому пониманию любви и идейности. Как рассуждает один из ее главных резонеров Франциско Д’Анкония: «Только обладание героиней дает чувство удовлетворения». Героиня «Источника» Доминик Франкон может полюбить только такого героя, как Рорк, отвергая негодяя Скиттинга. Более того, любовь, вдохновленная высокими идеалами творчества, толкает героиню буквально к патологическим поступкам — она, чтобы укрепить дух своего возлюбленного, отказывается встречаться с ним и даже выходит замуж за его врага.
Красавица Дэгни в романе «Атлант» одаряет любовью трех высокоидейных мужчин, с которыми у нее глубокая идеологическая близость. Автор каждый раз подчеркивает, что без идейного родства партнер вряд ли мог бы рассчитывать на сексуальный успех. Идейные мотивы героев романа «Атлант» делают невозможным возникновение ревности — буржуазного чувства, сурово осуждавшегося большевиками в 20-е гг. У Дэгни была восторженная любовь со всеми тремя главными героями «Атланта», что не мешало им поддерживать добрые отношения. Советские писатели 20-х гг. ярко описывали роль идеологии в любовных отношениях между мужчиной и женщиной. Вспомним хотя бы повесть Бориса Лавренева «Сорок первый», в которой девушка-красноармейка убивает любимого ею белого офицера. Любовь Яровая в одноименной пьесе Константина Тренёва без колебаний подчиняет любовь делу и предает мужа. Впоследствии любовь между людьми, преданными советской власти, стала центральной темой (вспомним хотя бы фильм Ивана Пырьева «Свинарка и пастух»).
Очевидно, что романы Рэнд заслуживают такой же критики, как и большинство произведений соцреализма, в которых герои, положительные или отрицательные, воплощают идеологические концепции. Они произносят длинные идеологические речи, хотя вряд ли кто-либо сможет побить рекорд длительности заключительного выступления героя «Атланта» Галта, которому отведено в русском издании 82 страницы (утверждается, что по радио Галт говорил 4 часа). Самые большие резонеры в советских и любых других книгах бледнеют перед Галтом. Поведение героев произведений соцреализма и Рэнд начисто лишено убедительного психологического обоснования. Назидательность в них не исчезает ни с одной страницы. Возможно, что те американцы, которые снабжали нас запрещенными в России книгами в годы холодной войны, понимали, что литературное качество романов Рэнд очень низко. Советский интеллигент, ненавидящий соцреализм и пропагандистскую псевдолитературу, был бы просто не в состоянии читать романы, переполненные философскими и, как правило, тривиальными сентенциями.
Великая вера марксистов и советских идеологов в разум, предопределившая глубинное презрение к рядовому человеку, у Рэнд причудливо сочетается с культом индивидуализма. И большевики, и Рэнд, конечно, скрывали свое подлинное отношение к массам. Героиня «Атланта» Дэгни печалится, что всю свою жизнь она «оказывалась в окружении тупых серых людей». Она и другие герои уверены, что люди действуют только под влиянием страха. Однако их всех выдает отношение к демократии. Ленин создал специальную теорию о руководящей роли партии и пролетарской демократии и с величайшим презрением относился к буржуазной демократии, описывая буржуазных политиков буквально в таких же сатирических тонах, как и Рэнд. Впрочем, Рэнд еще более откровенна в своем неверии в народовластие и общественное мнение, которые не могут быть местом, где царствует разум. «Меня не интересует чужое мнение», — говорит Реардэн, один из любимцев Рэнд («Атлант», часть первая).
Демократия и выборы практически полностью игнорируются в романах Рэнд, а демократические институты (законодательное собрание и президент) систематически высмеиваются в ее романах. Главный герой «Атланта», Галт, в своей заключительной речи откровенно заявляет, что нельзя поручать выбранным политикам решение задач, которые стоят перед индивидуумом. Все политические деятели, особенно если они утверждают, что представляют интересы населения, вроде Эллсворта Тухи в «Источнике» — мошенники и демагоги. Общественное мнение как демократический институт в романах Рэнд только высмеивается. Герои Рэнд полностью игнорируют мнение окружающих. Доминик в «Источнике» с презрением уходит из газеты, лицемерно проповедующей свободу слова. Алиса Розенбаум наблюдала то же самое в Петрограде, когда большевики клялись в своей любви к народу и одновременно закрывали неугодные им газеты и игнорировали то, что большинство думало об их власти. Беспощадны и большевики, и герои Рэнд к буржуазному суду. Суд над Рорком в феврале 1931 г., где его осудили за творчество и оригинальное строительство храма, является тому примером.
Рэнд не только прославляет разрушение материальной базы общества, которое ей не нравится, но и, только что покинув революционную Россию, призывает к революции в Америке, чтобы построить в ней свое идеальное общество. Не выборы используют герои «Атланта» для смены социальной системы, а силу и забастовки. В конце «Атланта» президента Томпсона отстраняют от общения с народом насильственным путем. Захватывая нелегально контроль над всеми радиостанциями страны (вспомните знаменитое ленинское условие успешного переворота — захват вокзалов, почты, телеграфа и телефонов), Галт произносит буквально те же слова, которые приписываются матросу Железняку, изгнавшему Учредительное собрание в январе 1918 г. — «Мистер Томпсон сегодня не будет говорить с вами. Его время истекло».
Удивительно и то, что Рэнд воссоздает в «Атланте» культ вождя, который она наблюдала в России. Ее эквивалент Ленину – Галт — даже имеет в своем активе большую подпольную жизнь и долгие 12 лет прячется от полиции. Его имя, как и имя Ленина стало легендой и надеждой творческого меньшинства страны. Когда же настало время, он по праву указал стране, как ей надо жить, в чем недостатки общества и как их надо исправить. Рэнд — как бы индивидуалистка, но она требует от народа следовать предписаниям вождя, грозя хозяйственной катастрофой, опять буквально повторяя тезисы большевистской пропаганды.
Как и для большевиков, для Рэнд забастовка, а не выборы — главное оружие в политической борьбе. Именно забастовка вместе с разрушением страны обеспечила условие для создания нового американского общества в «Атланте». Но, в отличие от большевиков, у Рэнд забастовку устраивают не пролетарии, а капиталисты совместно с другими творческими людьми — композиторами и философами. Ни при жизни Рэнд, ни после ее смерти не было подобных коллективных акций капиталистов. Если они и входят в конфликт с правительством, то все, что они делают — весьма индивидуально, как, например, вывод своих капиталов за рубеж.
Что вызвало симпатию к Рэнд миллионов американцев
Как ясно из сказанного выше, экономические и политические взгляды Рэнд, заимствованные у марксистов и большевиков, а также у Ницше и Спенсера, весьма примитивны. Однако позиция Рэнд по двум вопросам была способна найти отзвук в сознании многих американцев, считающих, что общество, в лице их начальников и учреждений, не ценит их по заслугам и что немало бездельников в обществе стараются воспользоваться результатами их трудов.
Не менее привлекательно ницшеанское восхваление героев-новаторов, призыв следовать тому, что сформулировал Пушкин — «хулу и похвалу приемли равнодушно», призыв к таланту быть поглощенным самовыражением как высшей ценностью для творческого человека. Рэндовские гении — не новость в мировой литературе, и здесь ее оригинальность весьма невелика. Она, скорее всего, читала «Фауста» Гете, а может быть и знаменитый роман об ученом «Эрроусмит» Синклера Льюиса, который был награжден Пулитцеровской премией в 1926 г.
Конфликт между талантами и бездарями, между трудоголиками и бездельниками, между людьми, любящими свою профессию и ненавидящими ее («единственный грех на земле — плохо делать свое дело», — говорят персонажи Рэнд Франциско и Дэгни в разных главах «Атланта»), присущ не только американскому обществу. Он носит универсальный характер и был очень важен в советском обществе. В 1960-е гг. советская интеллигенция упрекала власть в том, что она поощряет посредственность. Правда, надо признать, что тогда, когда речь шла о военном производстве — главной отрасли советской экономики — власть неплохо оценивала таланты и трудолюбие.
Слабость рэндовского анализа отношения общества к оценке талантов и гениев состоит еще в том, что она не понимала сложность оценивания деятельности людей. В ее представлении, долларом легко оценить вклад предпринимателя и ученого, писателя и врача, педагога и музыканта. В действительности, общественная оценка деятельности людей разных профессий — сложнейшая и часто неразрешимая задача.
Рэнд привлекла американцев и своими нападками на тунеядцев. В рассуждениях Рэнд о вреде помощи другим есть рациональное зерно. Действительно, помощь часто развращает и губит человека. В то же время, этот принцип был моральной основой для раннего капитализма, для тех предпринимателей начала XIX в., которые уверяли, что 12-часовой рабочий день для детей помогает им избежать соблазнов улицы. Этот же принцип используется для обоснования критики любых социальных программ, вплоть до пенсий и медицинского страхования (некоторые либертарианцы и сегодня разделяют такое воззрение). Эта точка зрения вполне приемлема для марксистов, которые также клеймят «подачки» господствующего класса и требуют возвращения всего прибавочного продукта трудящимся, которые тогда не будут нуждаться в благотворительности. В своей борьбе с цивилизацией Рэнд атакует и любовь, полагая, что партнеры ни в коем случае не должны что-то дарить «безвозмездно» своему партнеру. Одно из самых замечательных объяснений в любви сделал герой «Атланта» Реардэн, когда объявил своей возлюбленной, что любит ее не «ради твоего удовольствия, а ради своего».
То, что Рэнд могла надсмехаться над альтруизмом, не удивительно. Марксисты, особенно большевики, всегда издевались над этой буржуазной выдумкой. До 1970-х гг. позитивное упоминание альтруизма, как противостоящее «классовому подходу», было невозможно в СССР. Вот что говорилось в «Большой советской энциклопедии» (третье издание, 1970) об этом понятии (в духе тирад героев Рэнд): «Альтруизм сохранил это значение (“бескорыстное служение друг другу”) вплоть до буржуазного общества, где распространяется на область частной благотворительности и личных услуг. С другой стороны, всякая попытка представить принцип Альтруизм как путь преобразования антагонистического общества на внеэгоистических началах в конечном счете вела к идеологическому лицемерию, скрывала антагонизм классовых отношений».
Статья В. Эфроимсона «Родословная альтруизма» в «Новом мире» (1971. № 10), в которой обосновывались глубинные социальные и биологические корни альтруизма, стала почти политической сенсацией. (Я помню, с каким благоговением я познакомился тогда с Эфроимсоном в Ленинской библиотеке.) Когда в 40—50-е гг. поклонники Рэнд принимали на веру ее нападки на альтруизм как на опасное социальное явление, то это еще можно было объяснить отсутствием популярных биологических и социологических работ об огромной позитивной роли альтруизма в истории человечества и современного общества. Но теперь, в начале ХХI в., такой подход уже не может быть легитимным ни с какой точки зрения.
Заключение
Рэнд без сомнения принадлежит к самым ярким женщинам XX в. Молодой девушке, приехавшей в чужую и полную талантов страну, пробиться за короткий период на вершину ее интеллектуального мира было своего рода подвигом. Рэнд угадала, чем привлечь интерес миллионов американцев. Это восхваление их стремления к самореализации, жажда справедливой оценки их деятельности и свобода от эксплуатации труда бездельниками. Апелляция к инстинктам человека, благородным или низменным, — прием всех идеологов и политиков. И он всегда обещает успех.
Однако, философские, экономические и социальные конструкции Рэнд никогда не были приняты всерьез академической и литературной Америкой. Ее идейные корни — Ницше, Маркс, большевизм, Спенсер — оказались недостаточными, чтобы выработать серьезную социальную программу. Более того, эти источники сделали ее врагом современного американского общества. Рэнд презирает демократию, общественное мнение, медиа, политические партии, суды и, конечно, американское государство — все без исключения институты американского демократического общества. Рисуемое ею идеальное общество лишено всякой базы. С одной стороны, это общество описывается как анархическая коммуна, не регулируемая никаким органом. С другой стороны, в нем просматриваются элементы олигархизма («аристократии денег», как ее именует персонаж Франциско Д’Анкония), к которому Рэнд, с ее антидемократизмом и верой в интеллектуальную элиту, явно тяготеет. Атлантис похожа на анархическую коммуну, но явно нежизнеспособную. Она должна эволюционировать либо в республику Платона во главе с философами, в лучшем случае, либо в «Железную пяту» Джека Лондона, которая ничуть не лучше советского тоталитаризма.
В своей типологии политических систем Аристотель выделяет три, в зависимости от того, кто управляет обществом. Если правит «один», то мы имеем дело, если использовать современные термины, с авторитаризмом, если «немногие» — то с аристократическим (или олигархическим, или феодальным) режимом, если «многие» — с демократией. Рэнд очевиднейшим образом тяготеет ко второму режиму. Поэтому-то у нее не сложились отношения с либертерианцами, как правило, преданными делу демократии.
Примитивизм Рэнд есть результат поразительно одномерного представления об обществе, столь характерного и для многих марксистов. Рэнд не понимает, что общество для своего сохранения, для избежания гражданских войн, для обеспечения солидарности на случай внешней опасности нуждается в сложной социальной политике, в создании национальных проектов и в смягчении положения непривилегированных слоев общества.
На самом деле, я думаю, что по той же причине, по которой и все остальные должны читать Айн Рэнд. Русские в этом смысле ничем не отличаются от остальных, хотя я и буду говорить о том, что в некоторых аспектах вам, возможно, Айн Рэн нужнее, чем нам в Америке, но в любом случае читать Айн Рэнд должны все. И я хочу сосредоточиться... Конечно, можно очень много всего сказать на эту тему, и мы можем обо многом поговорить, когда дойдём до объективизма, до идей Айн Рэнд, до её философии. Но я хочу сосредоточиться на двух элементах. Один - это то, почему вы должны читать Айн Рэнд для себя, как индивидуум, для своей собственной жизни. А второй - это то, почему нужно читать Айн Рэнд, если вы хотите улучшить политическую систему, если вы хотите улучшить общество, если вы хотите жить в лучшем мире. Итак, это, конечно, не два совсем различных вопроса, они очень тесно связаны, и мы увидим, как они связаны. Но я хочу сосредоточиться на этих двух, и, опять же, тут многое можно будет обсудить, и я уверен, что мы этим займёмся, когда придёт время вопросов после лекции.
Итак, почему нужно читать Айн Рэнд для себя как для индивидуума? Айн Рэнд бросает вызов самой сути этики и морали, которая существует на Западе и на Востоке как минимум в последние 2000 лет. Она оспаривает сами идеи, которым нас учат с ранних лет наши мамы, проповедники, священники, учителя. Она бросает вызов той идее, которая является огромной частью западной культуры с момента возникновения христианства: идее, что жизнь индивидуума имеет смысл только в той мере, в которой он служит другим, что мораль, этика, сама идея добра, благородства, добродетели, справедливости - это концепты, которые связаны с тем, как мы относимся к другим людям, что мораль в общем и целом - это просто учебник по тому, как вести себя с другими людьми. А как нам нужно относиться к другим людям? Нас учат, что нужно жертвовать собой ради них, ставя свои интересы на последнее место, а их интересы - на первое. Я вырос в правильной еврейской семье, и моя мама всегда говорила мне: «Думай о себе в последнюю очередь, а о других людях - в первую». Конечно, она на самом деле не это имела в виду, потому что ни одна мать не имеет этого в виду, но это то, что мы все говорим своим детям. Мы учим их на примере историй о великих жертвах и благородстве жертвы, благородстве пожертвования своей жизнью, своим имуществом ради других людей. Нас учат с юных лет тому, что это хорошо, правильно, справедливо и благородно.
И Айн Рэнд говорит: почему? Это очень простой вопрос - почему? Почему жизнь - это самопожертвование? Почему жизнь - это про других людей, а не про себя самого? Почему моя жизнь как индивидуума не так важна, как ещё чья-то жизнь? Почему моя жизнь менее важна? Разве мы не должны выяснять, как жить настолько хорошо, насколько это возможно, вместо того, чтобы выяснять в некотором смысле, как умереть по какой-то внешней причине или как преуменьшить своё ради других людей? То есть она отвергает моральные принципы, которые называются альтруизмом. И не она придумала этот термин, его ввёл в XIX веке философ по имени Огюст Конт, и оно означает «другизм», то есть ставить благополучие других выше своего собственного. Он вообще говорил о том, что если ты хочешь поступить нравственно, этически правильно, то никогда не думай о том, какая для тебя выгода в твоём поступке. Если даже оказание помощи другим делает тебе лучше, то, как только ты думаешь «Это сделает мне лучше», это уже не считается нравственным поступком, потому что ты вообще не принимаешься в расчёт. Айн Рэнд отвергает такое понимание нравственности и предлагает альтернативные моральные принципы. И в этом смысле она воскрешает, если угодно, античную традицию нравственности, традицию, которая восходит к Аристотелю. Это традиция, которая говорит, что нравственность - это не про самопожертвование, вообще не про других людей, а про себя самого. Моральные принципы - это то, что делает твою жизнь как индивидуума наилучшей жизнью, которой она может быть, наиболее привлекательной, наполненной, процветающей жизнью, которая только возможна, наиболее счастливой жизнью, которая возможна. Аристотель использовал греческое слово εὐδαιμονία, эвдемониа, которое примерно переводится как счастье или процветание как цель жизни. И тогда нравственность и вообще всё поле этики должны стать наукой, настоящей наукой, которая научит нас, как добиваться успеха в жизни, как научиться жить хорошо. Потому что человек не рождается с этим знанием, мы не знаем, как жить хорошо, мы должны этому научиться. Мы вообще ничего как следует не знаем. Это и отличает человека от представителя любого другого вида. У них есть генетически заложенная программа, благодаря которой они в точности знают, как питаться, как охотиться, им не нужна одежда, не нужно строить здания, они просто инстинктивно знают всё, что нужно. Но мы, люди, не знаем всех этих вещей, нам приходится им учиться, нам приходится выяснять, как это работает. Так что нам нужно выяснить - и это то, чем занимаются все философы, то, зачем нам вообще нужна философия, - что такое хорошая жизнь, и как её достичь, и существуют ли объективные критерии того, что ведёт к хорошей жизни, а что ведёт к плохой жизни, что ведёт к счастью, а что - к катастрофе и страданиям. Айн Рэнд считает, что такие критерии точно существуют. Если изучать историю, если смотреть на людей вокруг, если набираться жизненного опыта, то становится понятно, что определённые действия, определённые ценности хороши для людей, а определённые действия и ценности - нет.
Итак, я не буду здесь углубляться в тонкости всей нравственной теории, но важно понимать, что моральные принципы Айн Рэнд имеют отношение к тебе, к ценности твоей жизни и к достижению наилучших результатов в своей жизни. Но она имела в виду определённые объективные принципы, которые приведут человека к достижения этой цели. Она не субъективист в философском смысле. Она не говорит о том, чтобы использовать свои эмоции и капризы для того, чтобы выбрать, что хорошо для человека, а что нет. Она определяет самую важную ценность для человека, самую важную ценность, являющуюся инструментом, который позволяет нам выживать, процветать, жить, творить. Что же это? Что позволяет нам иметь одежду, охотиться, чтобы иметь пищу (нужно же охотиться, чтобы добывать пищу) и... Что позволяет нам создавать компьютеры и делать все те фантастические вещи, которые нам доступны? Что является уникальным свойством человека, позволяющим ему создавать все ценности, которые мы имеем? Если так посмотреть, то мы же довольно жалкие животные. Мы слабые, медленные, у нас нет когтей, у нас нет клыков. Попробуйте-ка угнаться за буйволом и схватить его зубами - вы не сможете этого сделать. Нам приходится планировать, выстраивать стратегию, делать ловушки, создавать оружие, что означает, что нам нужно использовать что? Знание. Значит, мы должны использовать наш мозг. Что является уникальным свойством человека, нашего вида, всего, что мы создаём, всего, что мы делаем, это то, что всё это возникает в человеческом мозге. Соответственно, разум, способность быть разумным, способность мыслить рационально - это самая важная ценность и наша главная добродетель.
Итак, для Рэнд, если свести её нравственную теорию, её этические идеи к одному принципу, к одной заповеди (она была бы в ужасе - в этике не может быть заповедей, да), то это будет: думай, используй свой мозг, выясняй, думай, думай, думай. Всё остальное в её системе моральных координат, всё остальное в её моральном кодексе - это производные от идеи использования своего разума. Не потакай капризам и эмоциям - это приводит к несчастьям. Любой, у кого есть жизненный опыт, знает об этом. Разум - вот что позволяет нам получать различные ценности. Не то чтобы эмоции - это плохо. Множество раз люди рисовали карикатуры на Айн Рэнд, где изображали её холодной и безэмоциональной. Эмоции - это замечательно, как видите, я и сам очень эмоциональный парень. Эмоции - это то, как мы получаем опыт в жизни, как мы испытываем радость и то самое счастье, которого стремимся достичь. Так что эмоции важны, просто они не являются инструментом познания. Они имеют отношение непосредственно к тебе большее, чем ко всему остальному, но при этом они не являются инструментом принятия решений Итак, для Рэнд, повторюсь, нравственность сводится к размышлению, к использованию разума для получения ценностей, для достижения своих целей, своего счастья.
Итак, почему это важно? Что ж, это важно потому, что никто на самом деле с самого начала времён, если не считать нескольких исключений тут и там в истории философии, не формулировал эгоистический моральный кодекс, моральный кодекс, сосредоточенный на процветании, на индивидуальном счастье и индивидуальном успехе. Все остальные философы, даже по-настоящему хорошие, принимали христианскую мораль такой, какой она была, принимали идею благородства и добродетельности самопожертвования, важности других, а не себя. Так что она была первым и, я думаю, наиболее значительным защитником нравственности эгоизма. Если вы цените свою жизнь, цените своё счастье, если вы хотите быть успешным в жизни, вам нужно читать Айн Рэнд. Она пишет об этом в романе «Атлант расправил плечи», но не только, ещё в своих эссе, у неё есть книга под названием «Добродетель эгоизма», не знаю, переведена ли она на русский. Может быть, да, может быть, нет. ОК. Она есть на русском? ОК.
Вот почему это важно для вас, для вашей жизни, для того, как вы воспринимаете жизнь. Это знание, как сделать свою жизнь лучше и как жить лучшей жизнью, как достичь счастья и самоуважения, которое вы можете получить из её книг. Но Айн Рэнд важна и в политическом смысле. Политика этатизма, мир этатизма, будь это социализм, фашизм, или любая переходная форма, или просто разные вариации этатизма, все они опираются на специфический этический кодекс и все они принимают как данность то, что вы согласны в некотором роде с христианской нравственностью самопожертвования. Они все дальше играют с тем, ради кого вы должны приносить себя в жертву. В христианстве важнейшая жертва - это жертва Богу, но в то же время надо и приносить себя в жертву соседу. Маркс требует, чтобы вы жертвовали собой ради пролетариата, ради группы, ради определённого коллектива, который существует вот здесь, наверху. Гитлер требовал жертв ради расы, опять же, ради определённого коллектива. Но принцип всех этатистов, всех националистов, всех людей, которые хотят контролировать вашу жизнь, состоит в том, что это ваша обязанность и ответственность - жертвовать собой ради чего-то, подставьте необходимое, что ваша жизнь на самом деле вам не принадлежит, что она принадлежит какой-то другой группе, будь то государство, церковь, племя, фюрер, Папа, это уже неважно. Этот принцип один для всех. И они всегда используют один и тот же язык: общее благо, общественные интересы, матушка Россия, матушка Америка - нет никакой разницы. Это всегда разные способы сказать одно и то же: ты не имеешь значения, а группа - имеет. А поскольку группа не может говорить, ей нужен лидер. И выбирает ли она его на демократических выборах или этот лидер просто возникает сам по себе, не имеет большого значения - группе нужен лидер, они выступают за своего лидера, а твой долг - это делать то, что требует от тебя группа.
Чтобы оспорить это, человеку нужно, на мой взгляд, предложить альтернативный этический кодекс. Нельзя просто сказать: «Хотелось бы быть свободным и иметь права». Если ты всё ещё принимаешь идею о том, что твоя жизнь, твоя цель, твоя нравственность требует того, чтобы служить другим, тогда на чём же будет основываться эта свобода? Нельзя просто начать, на мой взгляд, с идеи принципа ненападения - никто не примет ваш принцип ненападения. Вам известно о принципе ненападения? Его отправная точка - это отсутствие силы, отсутствие насилия, принуждения. И я в это верю, потому что принуждение - это плохо. Но если я верю, что моя... Если вы верите в то, что цель вашей жизни - служить вот тем людям, то почему я не могу принудить вас служить им? Это сделает меня лучше и им тоже сделает лучше: я поступлю нравственно, а они получат то, чего раньше не имели. Заберите мои деньги, отдайте их им, заберите мою свободу - моральные принципы это одобряют. И я не понимаю - почему? Этатизм доминирует, он растёт, несмотря на все успехи свободы, на все достижения прав человека там, где это испробовали, все успехи капитализма там, где это испробовали, всё всегда снова отклоняется в сторону этатизма. Я живу сегодня в Америке. Мы были свободны 150 лет назад. С того момента мы становимся всё менее, и менее, и менее, и менее свободны. Мы всё ещё свободнее, чем Россия, но мы идём в неверном направлении, и неважно, кто выигрывает какие выборы, неважно, демократ ты или республиканец: всё, что они делают, это усиливают государство и стараются контролировать нашу жизнь тем или иным способом.
Почему это так? Не потому, что капитализм провалился, не потому, что есть экономические проблемы. Капитализм имеет огромный успех повсюду, где применяется, в той мере, в которой он применяется. Причина в том... Причина глубже, и она касается морали. Причина в том, что все мы воплощаем в жизнь идею, что наша жизнь на самом деле не принадлежит нам самим, что мы должны жертвовать собой, и мы голосуем за лидера, который позволит нам жертвовать собой более эффективно, более продуктивно, что бы это, чёрт возьми, не значило. Но мы не ставим под сомнение само представление, не бросаем вызов самой идее. А я думаю, что как раз этому и нужно бросить вызов. Идея, которая была у отцов-основателей, состоит в том, что твоя жизнь принадлежит тебе. Почему она принадлежит тебе? Потому что, как учит нас Рэнд, в нравственном смысле наша цель в жизни - это наш успех и наше счастье. Мы как индивидуумы являемся единицами, а не мы как группа являемся одной единицей. Итак, принцип свободы должен быть основан на принципе индивидуализма, а принцип индивидуализма должен быть основан на моральном кодексе индивидуализма. И нет никакого другого морального кодекса индивидуализма, кроме того, которому нас научила Айн Рэнд. Ничто в мире больше не представляет из себя моральную основу индивидуализма. Многие теории пытаются смешать всего понемногу, чтобы права и свободы были здесь, сверху, а коллективная нравственность вот здесь, внизу. И что же получается? Это не работает. Заметьте, что коллективисты, моральные коллективисты в итоге не заботятся о том, как себя чувствует группа, коллектив, их не интересует коллектив. Что же их в конце концов интересует? Их интересует то, чтобы лучшие были сбиты с ног. Они не заботятся о том, насколько хорошо каждому человеку.
Я приведу простой пример. Кто больше вложил в благосостояние человечества, в преодоление бедности, в успешность жизни - Билл Гейтс или Мать Тереза? Кто сделал больше для того, чтобы человечество победило бедность - Билл Гейтс или Мать Тереза? Билл Гейтс, конечно, на порядки, в тысячи раз, в миллионы раз больше. На планете нет практически ни единого человека, которого бы не затронула деятельность Билла Гейтса, чья жизнь не стала бы лучше в какой-то мере благодаря Биллу Гейтсу. Мать Тереза спасла несколько тысяч людей от смерти, но затем она оставила их в бедности, потому что она не верила в то, что им можно дать возможность подняться. Билл Гейтс изменил мир, миллиардам людей стало лучше жить. Стоило бы ждать того, что Билл Гейтс будет героем, святым, что мы будем устанавливать его статуи и называть его именем улицы. Но нет: пока он в «Майкрософт», он злодей. А почему он злодей? Потому что он зарабатывал деньги, помогая другим людям, он себе лично заработал 70 миллиардов долларов. То есть тот факт, что он сделал жизнь людей лучше, не волнует коллективистов, значение имеет только то, что он сам получил от этого выгоду. И когда же Билл Гейтс стал немного лучше, когда он начал нам нравиться? Когда он покинул «Майкрософт», создал благотворительный фонд и стал жертвовать свои деньги. О, теперь мы его любим. Всё равно не очень любим, потому что он живёт в своё удовольствие в огромном доме, ездит на красивой машине, летает на частном самолёте. Но мы уже лучше к нему относимся, чем когда он работал в «Майкрософт», потому что теперь он не зарабатывает деньги - упаси Боже, чтобы вы зарабатывали деньги, - теперь он отдаёт свои деньги другим. Итак, как же сделать из Билла Гейтса святого? Я ещё не обсуждал это с Папой, но, думаю, должно сработать. Пусть раздаст всё, переедет в палатку, и ещё желательно, чтобы он верил хоть чуть-чуть, чтобы немного страдал. Вот тогда мы будем его обожать.
Я считаю, что это нездоровая ситуация, нездоровая культура, раз в ней создание, построение, производство вещей воспринимается с недоумением с точки зрения морали. Никто не заботится о том, было ли сделано что-то плохое. Но раздавать что-нибудь своё - это хороший поступок, даже учитывая то, что всей этой благотворительностью Билл Гейтс не коснётся стольких людей, скольких он затронул, работая в «Майкрософт». Если верить в такую нравственность, то что нужно сделать с Биллом Гейтсом? Нужно обложить его налогами, нужно его контролировать, и что же плохого в том, чтобы его принуждать, кого это заботит? У него есть 70 миллиардов долларов - он может себе позволить раздать 35 из них. И вообще, он слишком мало занимается благотворительностью, надо сделать так, чтобы он занимался ей больше, так что лучше всего отнять у него деньги с помощью налогов, а потом использовать вместо него. Обоснование всегда именно такое: ты недостаточно помогаешь бедным, мы заберём у тебя деньги, чтобы помогать бедным.
Итак, свобода должна основываться на базе нравственного индивидуализма, иначе она долго не продержится. Ошибка, которую допустили основатели Америки, ну, не ошибка, потому что я не знаю, как сделать лучше, скорее, трагедия создания Америки заключается в том, что у них не было нравственного основания. Они построили потрясающую политическую систему на песке, на моральном кодексе, который принципиально противоречит этой политической системе. А в конце концов мораль побеждает политику, так происходит всегда. Итак, если мы хотим изменить мир, нам нужно философское обоснование для принципа непринуждения, ненасилия, которое я вам сейчас представлю. Ну, некоторые наброски к этому обоснованию. Нам нужен моральный кодекс, нам нужно бороться за эту новую нравственность. Что будет философским обоснованием для принципа ненападения? Если мы верим в то, что цель жизни - это наше собственное счастье, а способ достижения успеха для человека - это использование разума, то что же является врагом разума? Что делает мышление бессильным, что делает мышление невозможным, что является антонимом использования мозга? Сила, принуждение. Если я приставлю вам к голове пистолет и скажу: «Отныне 2+2=5, или я тебя пристрелю», вы ничего не сможете сделать. Вы не сможете построить мост, построить здание, запрограммировать компьютер. Мышление заканчивается. Сила, насилие - это враги мысли, разума, а следовательно, враги человеческой жизни, поэтому их нужно запретить, поэтому нам нужна такая политическая система, в которой не будет насилия. Именно из-за ценности разума насилие должно быть запрещено, из-за ценности жизни индивидуума, для его счастья, для его успешности сила и принуждение должны быть запрещены.
Загрузка...
