Год: 1945 Жанр: роман
Федор Алексеевич умер, и в стране начались волнения. Царевна Софья не желала отдавать престол детям от второй жены своего отца, и многие её поддерживали в этом. Но никто не смог игнорировать и наличие наследников мужского пола – Ивана и Петра. В итоге было решено провести совместное венчание. Петр рос в Преображенском и проводил много времени с иностранцами. Мать рано женит его на Евдокии, отношения с которой у него так и не сложатся. Роман описывает становление характера царя и его первые начинания в качестве государя.
А.Н. Толстого всегда интересовала эпоха Петра I, оно и не удивительно, ведь именно она так решительно изменила ход российской истории.
Читать Краткое содержание Петр Первый Толстого
Со смертью Федора Алексеевича в России начинается борьба за престол. При поддержке стрельцов амбициозная царевна Софья становится правительницей, а под ней – ещё маленькие, венчанные совместно Иван Алексеевич и Петр Алексеевич. Никаких изменений для народа не последовало: повсюду те же бедность и холопы.
Петр со своей матушкой живет в Преображенском. Ему тут очень скучно, и он часто проводит время в Немецкой слободе, заполненной иностранцами. Тут он влюбляется в дочь немецкого торговца Монса, и мать, желая усмирить сына, заставляет Петра жениться на Евдокии Лопухиной.
Петр сызмальства интересуется военным искусством, проводя всё время со своими потешными войсками. Случайно познакомившись с Алексашкой, Петр берёт его к себе в окружение. На деньги, полученные от царевича, Алексашка сумел помочь своему отцу выйти из крепостной зависимости и даже стать купцом. Девизом царя в будущем не зря станет знаменитое «Знатность считать по годности».
Вскоре был организован Крымский поход, окончившейся оглушительной неудачей. Стрельцы тем временем вовсю обсуждали появившиеся слухи об их изгнании из Москвы. Почва для мятежа была готова.
Повторный стрелецкий бунт сорвался, царская семья успела спрятаться за стенами монастыря. Бунтари подвергаются пыткам и казнены, Софья заперта в монастыре, Голицын выслан из столицы. Евдокия забеременела от царя, но всё время изнывала от ревности к государевой любовнице. Вскоре рождается сын Алексей. Мать Петра умирает. Отношения с супругой только ухудшились.
Главным советником становится Франц Лефорт. Вновь идет подготовка к новому Крымскому походу.
Начался 18 век. Иностранцы с надеждой смотрят на Петра, считая его «новым царем». Были проведены первые смелые реформы. Духовенство, бояре, дворяне боятся западных новшеств. Когда царь отправился в Европу за знаниями, пошёл слух о его смерти. Повторился бунт стрельцов, который, впрочем, тоже был жестоко подавлен. Супруга Евдокия была отправлена в монастырь, а её место окончательно заняла Анна Монс. Франц Лефорт умер, но его мысли и идеи ещё витали.
Петр активно строит флот и отливает пушки. В 1700 году Швеция собирает свою армию и наносит удар по русским войскам. Во время осады крепости в плен берут красивую девушку Екатерину. Александр Меншиков сразу забирает её к себе. Когда открылась измена Анны Монс с одним из посланников, давно вызвавшим подозрение царя, Меншиков послал к царю на утешение Екатерину. Будущая царица сразу понравилась Петру.
Картинка или рисунок Петр Первый (Петр 1)
Другие пересказы и отзывы для читательского дневника
- Краткое содержание сказки Пряничный домик Шарля Перро
Маленькие дети из семьи бедняков заплутали в лесу. Там они увидели домик из пряников. В нем были разные угощения и сладости
Роман английской писательницы предназначен для детей. Он полон интересных историй, неожиданных развязок и захватывающих дух хитросплетений и поворотов судьбы.
А. Н. Толстой роман «Петр Первый» создавал около полутора десятилетий. Было написано три книги, планировалось продолжение эпопеи, но даже третья книга не была доведена до конца. Перед написанием автор глубоко изучал исторические источники, и в результате мы имеем возможность увидеть портрет создателя империи.
«Петр Первый» - роман о нравах и быте той эпохи, в котором даны великолепные портреты петровского времени. Этому в значительной степени способствует язык, который передает колорит XVII века.
Детство и юность царя
После смерти царя Алексея Михайловича, а затем и его сына к власти стремилась прийти деятельная и энергичная Софья Алексеевна, но бояре пророчат на царство Петра - здорового и бойкого сына Нарышкиной. «Петр Первый» - роман, который описывает трагические события на Руси, где правят старина и знатность, а не ум и деловые качества, где жизнь течет по старинке.
Подстрекаемые Софьей стрельцы требуют, чтобы им показали двух малолетних царевичей Ивана и Петра, которых позже водворяют на царство. Но несмотря на это, реально в государстве правит их сестра Софья. Она отправляет Василия Голицына в Крым воевать с татарами, но бесславно возвращается русское войско. А тем временем Петруша подрастает в отдалении от Кремля. «Петр Первый» - роман, знакомящий читателя с теми лицами, которые в дальнейшем будут сподвижниками Петра: Алексашкой Меньшиковым, умным боярином Федором Зоммером. В немецкой слободе юный Петр знакомится с которая впоследствии становится некоронованной царицей. А тем временем мать женит сына на Евдокии Лопухиной, которая не понимает устремлений своего мужа и постепенно становится ему обузой. Так стремительно развивается действие в романе Толстого.
«Петр Первый» - роман, который в первой части показывает, в каких условиях выковывается несгибаемый характер самодержца: конфликты с Софьей, взятие Азова, Великое посольство, работы на верфях в Голландии, возвращение и кровавое подавление стрелецкого бунта. Ясно одно - Руси византийской при Петре не бывать.
Зрелость самодержца
Каким образом строит царь новую страну, показывает во втором томе А. Толстой. Петр Первый не дает спать боярам, возвышает деятельного купца Бровкина, выдает его дочь Саньку замуж за их бывшего господина и хозяина Волкова. Молодой царь жаждет вывести страну к морям, чтобы свободно и беспошлинно вести торговлю и ею богатеть. Он организовывает в Воронеже постройку флота. Позже Петр плывет к берегам Босфора. К этому времени умер Франц Лефорт - верный друг и помощник, который понимал царя лучше, чем он сам себя. Но мысли, заложенные Лефортом, которые не мог сформулировать Петр, начинают претворяться в жизнь. Его окружают деятельные энергичные люди, а всех замшелых и закостенелых бояр, вроде Буйносова, приходится силой вытаскивать из их дремы. Купец Бровкин набирает большую силу в государстве, а его дочь, знатная боярыня Волкова, осваивает русский и иностранные языки и грезит о Париже. Сын Яков - на флоте, Гаврила учится в Голландии, Артамоша, получивший неплохое образование, помогает отцу.
Война со Швецией
Уже заложен на топких и болотистых Санкт-Петербург - новая столица России.
Наталья, любимая сестра Петра, в Москве не дает дремать боярам. Она ставит спектакли, устраивает европейский двор возлюбленной Петра - Екатерине. А тем временем начинается война со Швецией. О 1703-1704 годах рассказывает в третьей книге А. Толстой. Петр Первый выступает во главе войска и после длительной осады берет Нарву, а генерала - коменданта крепости Горна, который обрек на бессмысленную гибель множество людей, уводят в тюрьму.
Личность Петра
Петр - центральная личность произведения. В роман введено много действующих лиц из народа, которые видят в нем и подмененного за границей правителя, и царя-реформатора, который трудолюбив и не чурается черной работы: он сам рубит топором при постройке кораблей. Царь пытлив, прост в общении, отважен в бою. Роман «Петр Первый» образ Петра представляет в динамике и развитии: от малолетнего малообразованного мальчишки, который уже в детстве начинает планировать создание армии нового типа, до целеустремленного строителя огромной империи.
На своем пути он сметает все, что мешает России превратиться в полноправное европейское государство. Главное для него в любом возрасте - смести старое, затхлое, все, что мешает движению вперед.
Запоминающиеся картины создал А. Н. Толстой. Роман «Петр Первый» читается легко и захватывает читателя сразу. Язык богат, свеж, исторически точен. Художественное мастерство писателя основывается не только на таланте, но и на глубоком изучении первоисточников (труды Н. Устрялова, С. Соловьева, И. Голикова, дневники и записки современников Петра, пыточные записи). На основании романа поставлены художественные кинофильмы.
Санька соскочила с печи, задом ударила в забухшую дверь. За Санькой быстро слезли Яшка, Гаврилка и Артамошка: вдруг все захотели пить, – вскочили в темные сени вслед за облаком пара и дыма из прокисшей избы. Чуть голубоватый свет брезжил в окошечко сквозь снег. Студено. Обледенела кадка с водой, обледенел деревянный ковшик.
Чада прыгали с ноги на ногу, – все были босы, у Саньки голова повязана платком, Гаврилка и Артамошка в одних рубашках, до пупка.
– Дверь, оглашенные! – закричала мать из избы.
Мать стояла у печи. На шестке ярко загорелись лучины. Материно морщинистое лицо осветилось огнем. Страшнее всего блеснули из-под рваного плата исплаканные глаза, – как на иконе. Санька отчего-то забоялась, захлопнула дверь изо всей силы. Потом зачерпнула пахучую воду, хлебнула, укусила льдинку и дала напиться братикам. Прошептала:
– Озябли? А то на двор сбегаем, посмотрим, – батя коня запрягает…
На дворе отец запрягал в сани. Падал тихий снежок, небо было снежное, на высоком тыну сидели галки, и здесь не так студено, как в сенях. На бате, Иване Артемиче, – так звала его мать, а люди и сам он себя на людях – Ивашкой, по прозвищу Бровкиным, – высокий колпак надвинут на сердитые брови. Рыжая борода не чесана с самого покрова… Рукавицы торчали за пазухой сермяжного кафтана, подпоясанного низко лыком, лапти зло визжали по навозному снегу: у бати со сбруей не ладилось… Гнилая была сбруя, одни узлы. С досады он кричал на вороную лошаденку, такую же, как батя, коротконогую, с раздутым пузом:
– Балуй, нечистый дух!
Чада справили у крыльца малую надобность и жались на обледенелом пороге, хотя мороз и прохватывал. Артамошка, самый маленький, едва выговорил:
– Ничаво, на печке отогреемся…
Иван Артемич запряг и стал поить коня из бадьи. Конь пил долго, раздувая косматые бока: «Что ж, кормите впроголодь, уж попью вдоволь»… Батя надел рукавицы, взял из саней, из-под соломы, кнут.
– Бегите в избу, я вас! – крикнул он чадам. Упал боком на сани и, раскатившись за воротами, рысцой поехал мимо осыпанных снегом высоких елей на усадьбу сына дворянского Волкова.
– Ой, студено, люто, – сказала Санька.
Чада кинулись в темную избу, полезли на печь, стучали зубами. Под черным потолком клубился теплый, сухой дым, уходил в волоковое окошечко над дверью: избу топили по-черному. Мать творила тесто. Двор все-таки был зажиточный – конь, корова, четыре курицы. Про Ивашку Бровкина говорили: крепкий. Падали со светца в воду, шипели угольки лучины. Санька натянула на себя, на братиков бараний тулуп и под тулупом опять начала шептать про разные страсти: про тех, не будь помянуты, кто по ночам шуршит в подполье…
– Давеча, лопни мои глаза, вот напужалась… У порога – сор, а на сору – веник… Я гляжу с печки, – с нами крестная сила! Из-под веника – лохматый, с кошачьими усами…
– Ой, ой, ой, – боялись под тулупом маленькие.
Чуть проторенная дорога вела лесом. Вековые сосны закрывали небо. Бурелом, чащоба – тяжелые места. Землею этой Василий, сын Волков, в позапрошлом году был поверстан в отвод от отца, московского служилого дворянина. Поместный приказ поверстал Василия четырьмястами пятьюдесятью десятинами, и при них крестьян приписано тридцать семь душ с семьями.
Василий поставил усадьбу, да протратился, половину земли пришлось заложить в монастыре. Монахи дали денег под большой рост – двадцать копеечек с рубля. А надо было по верстке быть на государевой службе на коне добром, в панцире, с саблею, с пищалью и вести с собой ратников, троих мужиков, на конях же, в тегилеях, в саблях, в саадаках… Едва-едва на монастырские деньги поднял он такое вооружение. А жить самому? А дворню прокормить? А рост плати монахам?
Царская казна пощады не знает. Что ни год – новый наказ, новые деньги – кормовые, дорожные, дани и оброки. Себе много ли перепадет? И все спрашивают с помещика – почему ленив выколачивать оброк. А с мужика больше одной шкуры не сдерешь. Истощало государство при покойном царе Алексее Михайловиче от войн, от смут и бунтов. Как погулял по земле вор анафема Стенька Разин, – крестьяне забыли бога. Чуть прижмешь покрепче, – скалят зубы по-волчьи. От тягот бегут на Дон, – откуда их ни грамотой, ни саблей не добыть.
Конь плелся дорожной рысцой, весь покрылся инеем. Ветви задевали дугу, сыпали снежной пылью. Прильнув к стволам, на проезжего глядели пушистохвостые белки, – гибель в лесах была этой белки. Иван Артемич лежал в санях и думал, – мужику одно только и оставалось: думать…
«Ну, ладно… Того подай, этого подай… Тому заплати, этому заплати… Но – прорва, – эдакое государство! – разве ее напитаешь? От работы не бегаем, терпим. А в Москве бояре в золотых возках стали ездить. Подай ему и на возок, сытому дьяволу. Ну, ладно… Ты заставь, бери, что тебе надо, но не озорничай… А это, ребята, две шкуры драть – озорство. Государевых людей ныне развелось – плюнь, и там дьяк, али подьячий, али целовальник сидит, пишет… А мужик один… Ох, ребята, лучше я убегу, зверь меня в лесу заломает, смерть скорее, чем это озорство… Так вы долго на нас не прокормитесь…»
Ивашка Бровкин думал, может быть, так, а может, и не так. Из леса на дорогу выехал, стоя в санях на коленках, Цыган (по прозвищу), волковский же крестьянин, черный, с проседью, мужик. Лет пятнадцать он был в бегах, шатался меж двор. Но вышел указ: вернуть помещикам всех беглых без срока давности. Цыгана взяли под Воронежем, где он крестьянствовал, и вернули Волкову-старшему. Он опять было навострил лапти, – поймали, и велено было Цыгана бить кнутом без пощады и держать в тюрьме, – на усадьбе же у Волкова, – а как кожа подживет, вынув, в другой ряд бить его кнутом же без пощады и опять кинуть в тюрьму, чтобы ему, плуту, вору, впредь бегать было неповадно. Цыган только тем и выручился, что его отписали на Васильеву дачу.
– Здорово, – сказал Цыган Ивану и пересел в его сани.
– Здорово.
– Ничего не слышно?
– Хорошего будто ничего не слышно…
Цыган снял варежку, разворотил усы, бороду, скрывая лукавство:
– Встретил в лесу человека: царь, говорит, помирает.
Иван Артемич привстал в санях. Жуть взяла… «Тпру»… Стащил колпак, перекрестился:
– Кого же теперь царем-то скажут?
– Окромя, говорит, некого, как мальчонку, Петра Алексеевича. А он едва титьку бросил…
– Ну, парень! – Иван нахлобучил колпак, глаза побелели. – Ну, парень… Жди теперь боярского царства. Все распропадем…
– Пропадем, а может, и ничего – так-то. – Цыган подсунулся вплоть. Подмигнул. – Человек этот сказывал – быть смуте… Может, еще поживем, хлеб пожуем, чай – бывалые. – Цыган оскалил лешачьи зубы и засмеялся, кашлянул на весь лес.
Белка кинулась со ствола, перелетела через дорогу, посыпался снег, заиграл столбом иголочек в косом свете. Большое малиновое солнце повисло в конце дороги над бугром, над высокими частоколами, крутыми кровлями и дымами волковской усадьбы…
Ивашка и Цыган оставили коней около высоких ворот. Над ними под двухскатной крышей – образ честного креста господня. Далее тянулся кругом всей усадьбы неперелазный тын. Хоть татар встречай… Мужики сняли шапки. Ивашка взялся за кольцо в калитке, сказал как положено:
– Господи Исусе Христе, сыне божий, помилуй нас…
Скрипя лаптями, из воротни вышел Аверьян, сторож, посмотрел в щель, – свои. Проговорил: аминь, – и стал отворять ворота.
Мужики завели лошадей во двор. Стояли без шапок, косясь на слюдяные окошечки боярской избы. Туда, в хоромы, вело крыльцо с крутой лестницей. Красивое крыльцо резного дерева, крыша луковицей. Выше крыльца – кровля – шатром, с двумя полубочками, с золоченым гребнем. Нижнее жилье избы – подклеть – из могучих бревен. Готовил ее Василий Волков, под кладовые для зимних и летних запасов – хлеба, солонины, солений, мочений разных. Но, – мужики знали, – в кладовых у него одни мыши. А крыльцо – дай бог иному князю: крыльцо богатое…
* КНИГА ПЕРВАЯ *
Глава первая
Санька соскочила с печи, задом ударила в забухшую дверь. За Санькой
быстро слезли Яшка, Гаврилка и Артамошка: вдруг все захотели пить, -
вскочили в темные сени вслед за облаком пара и дыма из прокисшей избы.
Чуть голубоватый свет брезжил в окошечко сквозь снег. Студено. Обледенела
кадка с водой, обледенел деревянный ковшик.
Чада прыгали с ноги на ногу, - все были босы, у Саньки голова повязана
платком, Гаврилка и Артамошка в одних рубашках до пупка.
- Дверь, оглашенные! - закричала мать из избы.
Мать стояла у печи. На шестке ярко загорелись лучины. Материно
морщинистое лицо осветилось огнем. Страшнее всего блеснули из-под рваного
плата исплаканные глаза, - как на иконе. Санька отчего-то забоялась,
захлопнула дверь изо всей силы. Потом зачерпнула пахучую воду, хлебнула,
укусила льдинку и дала напиться братикам. Прошептала:
- Озябли? А то на двор сбегаем, посмотрим, - батя коня запрягает...
На дворе отец запрягал в сани. Падал тихий снежок, небо было снежное,
на высоком тыну сидели галки, и здесь не так студено, как в сенях. На
бате, Иване Артемиче, - так звала его мать, а люди и сам он себя на людях
- Ивашкой, по прозвищу Бровкиным, - высокий колпак надвинут на сердитые
брови. Рыжая борода не чесана с самого покрова... Рукавицы торчали за
пазухой сермяжного кафтана, подпоясанного низко лыком, лапти зло визжали
по навозному снегу: у бати со сбруей не ладилось... Гнилая была сбруя,
одни узлы. С досады он кричал на вороную лошаденку, такую же, как батя,
коротконогую, с раздутым пузом.
- Балуй, нечистый дух!
Чада справили у крыльца малую надобность и жались на обледенелом
пороге, хотя мороз и прохватывал. Артамошка, самый маленький, едва
выговорил:
- Ничаво, на печке отогреемся...
Иван Артемич запряг и стал поить коня из бадьи. Конь пил долго,
раздувая косматые бока: "Что ж, кормите впроголодь, уж попью вдоволь"...
Батя надел рукавицы, взял из саней, из-под соломы, кнут.
- Бегите в избу, я вас! - крикнул он чадам. Упал боком на сани и,
раскатившись за воротами, рысцой поехал мимо осыпанных снегом высоких елей
на усадьбу сына дворянского Волкова.
- Ой, студено, люто, - сказала Санька.
Чада кинулись в темную избу, полезли на печь, стучали зубами. Под
черным потолком клубился теплый, сухой дым, уходил в волоковое окошечко
над дверью: избу топили по-черному. Мать творила тесто. Двор все-таки был
зажиточный - конь, корова, четыре курицы. Про Ивашку Бровкина говорили:
крепкий. Падали со светца в воду, шипели угольки лучины. Санька натянула
на себя, на братиков бараний тулуп и под тулупом опять начала шептать про
разные страсти: про тех, не будь помянуты, кто по ночам шуршит в
подполье...
- Давеча, лопни мои глаза, вот напужалась.
«Петр Первый» – эпохальный исторический роман, посвященный величайшему из российских монархов.
Безукоризненно написанная, уникальная по стилю и масштабу событий эпопея, в которой буквально оживает один из самых ярких и сложных периодов истории нашей страны – время, когда «Россия молодая мужала гением Петра» – императора, военачальника, строителя и флотоводца!
Читать книгу Петр Первый онлайн
Книга первая
Глава первая
Санька соскочила с печи, задом ударила в забухшую дверь. За Санькой быстро слезли Яшка, Гаврилка и Артамошка: вдруг все захотели пить, – вскочили в темные сени вслед за облаком пара и дыма из прокисшей избы. Чуть голубоватый свет брезжил в окошечко сквозь снег. Студено. Обледенела кадка с водой, обледенел деревянный ковшик.
Чада прыгали с ноги на ногу, – все были босы, у Саньки голова повязана платком, Гаврилка и Артамошка в одних рубашках, до пупка.
– Дверь, оглашенные! – закричала мать из избы.
Мать стояла у печи. На шестке ярко загорелись лучины. Материно морщинистое лицо осветилось огнем. Страшнее всего блеснули из-под рваного плата исплаканные глаза, – как на иконе. Санька отчего-то забоялась, захлопнула дверь изо всей силы. Потом зачерпнула пахучую воду, хлебнула, укусила льдинку и дала напиться братикам. Прошептала:
– Озябли? А то на двор сбегаем, посмотрим, – батя коня запрягает…
На дворе отец запрягал в сани. Падал тихий снежок, небо было снежное, на высоком тыну сидели галки, и здесь не так студено, как в сенях. На бате, Иване Артемиче, – так звала его мать, а люди и сам он себя на людях – Ивашкой, по прозвищу Бровкиным, – высокий колпак надвинут на сердитые брови. Рыжая борода не чесана с самого покрова… Рукавицы торчали за пазухой сермяжного кафтана, подпоясанного низко лыком, лапти зло визжали по навозному снегу: у бати со сбруей не ладилось… Гнилая была сбруя, одни узлы. С досады он кричал на вороную лошаденку, такую же, как батя, коротконогую, с раздутым пузом:
– Балуй, нечистый дух!
Чада справили у крыльца малую надобность и жались на обледенелом пороге, хотя мороз и прохватывал. Артамошка, самый маленький, едва выговорил:
– Ничаво, на печке отогреемся…
Иван Артемич запряг и стал поить коня из бадьи. Конь пил долго, раздувая косматые бока: «Что ж, кормите впроголодь, уж попью вдоволь»… Батя надел рукавицы, взял из саней, из-под соломы, кнут.
– Бегите в избу, я вас! – крикнул он чадам. Упал боком на сани и, раскатившись за воротами, рысцой поехал мимо осыпанных снегом высоких елей на усадьбу сына дворянского Волкова.
– Ой, студено, люто, – сказала Санька.
Чада кинулись в темную избу, полезли на печь, стучали зубами. Под черным потолком клубился теплый, сухой дым, уходил в волоковое окошечко над дверью: избу топили по-черному. Мать творила тесто. Двор все-таки был зажиточный – конь, корова, четыре курицы. Про Ивашку Бровкина говорили: крепкий. Падали со светца в воду, шипели угольки лучины. Санька натянула на себя, на братиков бараний тулуп и под тулупом опять начала шептать про разные страсти: про тех, не будь помянуты, кто по ночам шуршит в подполье…
– Давеча, лопни мои глаза, вот напужалась… У порога – сор, а на сору – веник… Я гляжу с печки, – с нами крестная сила! Из-под веника – лохматый, с кошачьими усами…
– Ой, ой, ой, – боялись под тулупом маленькие.
Чуть проторенная дорога вела лесом. Вековые сосны закрывали небо. Бурелом, чащоба – тяжелые места. Землею этой Василий, сын Волков, в позапрошлом году был поверстан в отвод от отца, московского служилого дворянина. Поместный приказ поверстал Василия четырьмястами пятьюдесятью десятинами, и при них крестьян приписано тридцать семь душ с семьями.
Василий поставил усадьбу, да протратился, половину земли пришлось заложить в монастыре. Монахи дали денег под большой рост – двадцать копеечек с рубля. А надо было по верстке быть на государевой службе на коне добром, в панцире, с саблею, с пищалью и вести с собой ратников, троих мужиков, на конях же, в тегилеях, в саблях, в саадаках… Едва-едва на монастырские деньги поднял он такое вооружение. А жить самому? А дворню прокормить? А рост плати монахам?
Царская казна пощады не знает. Что ни год – новый наказ, новые деньги – кормовые, дорожные, дани и оброки. Себе много ли перепадет? И все спрашивают с помещика – почему ленив выколачивать оброк. А с мужика больше одной шкуры не сдерешь. Истощало государство при покойном царе Алексее Михайловиче от войн, от смут и бунтов. Как погулял по земле вор анафема Стенька Разин, – крестьяне забыли бога. Чуть прижмешь покрепче, – скалят зубы по-волчьи. От тягот бегут на Дон, – откуда их ни грамотой, ни саблей не добыть.
Конь плелся дорожной рысцой, весь покрылся инеем. Ветви задевали дугу, сыпали снежной пылью. Прильнув к стволам, на проезжего глядели пушистохвостые белки, – гибель в лесах была этой белки. Иван Артемич лежал в санях и думал, – мужику одно только и оставалось: думать…
«Ну, ладно… Того подай, этого подай… Тому заплати, этому заплати… Но – прорва, – эдакое государство! – разве ее напитаешь? От работы не бегаем, терпим. А в Москве бояре в золотых возках стали ездить. Подай ему и на возок, сытому дьяволу. Ну, ладно… Ты заставь, бери, что тебе надо, но не озорничай… А это, ребята, две шкуры драть – озорство. Государевых людей ныне развелось – плюнь, и там дьяк, али подьячий, али целовальник сидит, пишет… А мужик один… Ох, ребята, лучше я убегу, зверь меня в лесу заломает, смерть скорее, чем это озорство… Так вы долго на нас не прокормитесь…»
Ивашка Бровкин думал, может быть, так, а может, и не так. Из леса на дорогу выехал, стоя в санях на коленках, Цыган (по прозвищу), волковский же крестьянин, черный, с проседью, мужик. Лет пятнадцать он был в бегах, шатался меж двор. Но вышел указ: вернуть помещикам всех беглых без срока давности. Цыгана взяли под Воронежем, где он крестьянствовал, и вернули Волкову-старшему. Он опять было навострил лапти, – поймали, и велено было Цыгана бить кнутом без пощады и держать в тюрьме, – на усадьбе же у Волкова, – а как кожа подживет, вынув, в другой ряд бить его кнутом же без пощады и опять кинуть в тюрьму, чтобы ему, плуту, вору, впредь бегать было неповадно. Цыган только тем и выручился, что его отписали на Васильеву дачу.
– Здорово, – сказал Цыган Ивану и пересел в его сани.
– Здорово.
– Ничего не слышно?
– Хорошего будто ничего не слышно…
Цыган снял варежку, разворотил усы, бороду, скрывая лукавство:
– Встретил в лесу человека: царь, говорит, помирает.
Иван Артемич привстал в санях. Жуть взяла… «Тпру»… Стащил колпак, перекрестился:
– Кого же теперь царем-то скажут?
– Окромя, говорит, некого, как мальчонку, Петра Алексеевича. А он едва титьку бросил…
– Ну, парень! – Иван нахлобучил колпак, глаза побелели. – Ну, парень… Жди теперь боярского царства. Все распропадем…
– Пропадем, а может, и ничего – так-то. – Цыган подсунулся вплоть. Подмигнул. – Человек этот сказывал – быть смуте… Может, еще поживем, хлеб пожуем, чай – бывалые. – Цыган оскалил лешачьи зубы и засмеялся, кашлянул на весь лес.
Белка кинулась со ствола, перелетела через дорогу, посыпался снег, заиграл столбом иголочек в косом свете. Большое малиновое солнце повисло в конце дороги над бугром, над высокими частоколами, крутыми кровлями и дымами волковской усадьбы…
Ивашка и Цыган оставили коней около высоких ворот. Над ними под двухскатной крышей – образ честного креста господня. Далее тянулся кругом всей усадьбы неперелазный тын. Хоть татар встречай… Мужики сняли шапки. Ивашка взялся за кольцо в калитке, сказал как положено:
– Господи Исусе Христе, сыне божий, помилуй нас…
Скрипя лаптями, из воротни вышел Аверьян, сторож, посмотрел в щель, – свои. Проговорил: аминь, – и стал отворять ворота.
Мужики завели лошадей во двор. Стояли без шапок, косясь на слюдяные окошечки боярской избы. Туда, в хоромы, вело крыльцо с крутой лестницей. Красивое крыльцо резного дерева, крыша луковицей. Выше крыльца – кровля – шатром, с двумя полубочками, с золоченым гребнем. Нижнее жилье избы – подклеть – из могучих бревен. Готовил ее Василий Волков, под кладовые для зимних и летних запасов – хлеба, солонины, солений, мочений разных. Но, – мужики знали, – в кладовых у него одни мыши. А крыльцо – дай бог иному князю: крыльцо богатое…
Загрузка...
